— Я ничего не боюсь, — сказал княжич хватаясь за меч, будто драться предстояло прямо сейчас.
— Вот и славно, — Баламут расплылся в улыбке. — Едем в лесочек, стало быть. Там он сыщется, как пить дать.
Они въехали на опушку леса. Могучие деревья нехотя расступались перед путниками, пропуская их всё глубже в чащобу. Окончательно стемнело и стало холодать. На небе, едва видимом за густыми кронами, высыпали звёзды, проснулись ночные птицы.
— Ну и где тут твой крылатый змей обретается? — спросил Баламут, прикладываясь к кувшину. — От седла уже непристойные места болят, сколько можно.
Алексей обернулся к нему.
— Я думал, что ты здесь борец с нечистью. Ты должен выследить Змея сам, не так разве?
— Так-то оно, конечно, так, — ответил Баламут. — Я охотник на нечисть с мировым именем. Да только я больше по боевой части. Сразить голову, отсечь клыки, кулаком быка уложить и всё такое. А бегать по лесу, искать поломанные хворостинки, да навоз обнюхивать на вопрос свежести — это не моё. Нет, я, конечно, могу это. Я вообще всё могу, если подумать. Но что же мне теперь, вообще всё за всех делать? И убивать самому? И выслеживать? Княжну освобождённую, может, мне тоже за тебя целовать прикажешь?
Алексей покраснел и отвернулся.
Когда стемнело так, что кони начали спотыкаться на каждом шагу, Баламут остановил своего Цезаря.
— Всё, довольно, ни зги уже не видно. Горыныча так точно не видно. Останавливаемся тут. Заночуем, а с утречка уже за поиски примемся.
Княжич, ночной холод которому залезал под доспехи и щипал всё тело, не стал спорить, с плохо скрываемой радостью спрыгнул коня и начал готовиться к ночлегу. Юноши быстро собрали хворост в кучу, развели костёр. Княжич завернулся в плащ и молча грыз сухарь, глядя на огонь. Баламут поминутно кряхтя и охая, разминая затёкшее тело, постоянно прикладывался к бутылке.
— Ты правда сможешь Горыныча победить? — неожиданно спросил Алексей.
— Очень своевременный вопрос, учитывая как далеко мы уже заехали, как давно встали на этот путь, и насколько оная тварь должна быть в опасной близости от нас.
Баламут взмахнул руками, выпивка выплеснулась из горлышка, он явно сильно захмелел.
— Смогу. Для меня это так же просто, как тебе сметанки в щи подбросить. Видишь?
Он показал пальцем на свой шрам под глазом.
— Его мне кикимора болотная оставила. А я с ней схватился на голых кулачках. Пьяный. И без одежды. И поборол её, смекаешь? Мне твоего Горыныча одолеть, что яйцо куриное разбить. Глазом моргнуть не успеешь, а все три его башки уже твою каминную полку украшают. Я человек щедрый, все трофеи можешь себе забрать.
Алексей покивал, явно замечтавшись, как такой ценный приз окажется в его руках, и поплотнее завернулся в плащ.
— Хорошо, коли так, — сказал он.
Баламут посмотрел на поясной кошель Алексея и облизнулся.
— Княжич, — сказал он, подбрасывая новую ветку в огонь. — Может, передашь мне медальон прямо сейчас? Кто знает, что случится. Забудется-закрутится всё, не получу я положенной награды. Может, ты мне безделушку эту сейчас доверишь на хранение?
Алексей снял кошель с пояса и засунул его себе за пазуху.
— Получишь, когда зверя убьёшь и княжну спасём, не раньше, — ответил он.
— Да что же такое, — буркнул Баламут себе под нос, но вслух произнёс:
— Уже и спросить нельзя. Я же хотел как лучше, чтобы всем удобно был. А ты опять про меня гадости какие-то думаешь, по лицу румяному твоему видно.
— Может, ты, лучше, пить прекратишь? — спросил княжич. — Ты завтра в состоянии, вообще, будешь с Горынычем биться?
Баламут пренебрежительно махнул рукой.
— Как говорят ромеи, вино только с утра пьянит, а к вечеру прочищает мысли.
— Так ты с утра пьёшь!
— Справедливо, — ответил Баламут и снова приложился к выпивке.
Ветки в костре потрескивали, рассыпаясь миллионами искр.
— Время позднее уже. Отдохнуть надобно, понятное дело. Ты спи, спи, княжич, закрывай ясные очи, — сказал Баламут, продолжая прикладываться уже к новой бутылке и не отрывая взгляда от кольчуги Алексея, за которой теперь спрятался кошель с золотым медальоном.
— А ты чего? — спросил княжич.
— А я подожду, посторожу, чтобы нас лиходеи какие ночью не ограбили. Места здесь опасные, душегубы алчные могут водиться, на добро наше зариться. Не стоит бдительность терять.
— Это ты дело говоришь. Хорошо. Разбудишь меня через несколько часов, я на стражу встану.