Алексей шаг за шагом отступал назад, инстинктивно поддаваясь могучим ударам волчьих лап. Они столкнулись спиной к спине с Баламутом и продолжали отбиваться, защищая княжну.
— Да сделай уже что-нибудь! — рявкнул наёмник.
— Что?!
— Да мне-то откуда знать? Не можем мы с ними бороться до конца времён! Придумай что-нибудь! Разозлись!
— У меня не получается! — в отчаянье крикнул Алексей.
— Мы не можем их убить! Они заново встают! Давай, родной! Из последних сил!
— Не могу!
Баламут увернулся от просвистевшей мимо дубины, отсёк руку очередному прислужнику Мары, но тот, будто и не заметив этого, продолжил нападать.
— Давай же! — заорал Баламут. — Я больше не могу могу! Княжну сейчас убьют.
Алексей перехватил рукоять обеими руками, завопил во всю мощь лёгких. Меч описал в воздухе гигантскую огненную дугу, словно кто-то крутанул в ночной тьме горящим хлыстом. Клинок его засветился так ярко, словно загорелось маленькое солнце. Клыки волка сомкнулись на лезвии и окружающий мир взорвался миллионом ледяных осколков. Но меч, словно разумное живое существо, вспыхнул, будто огонь раздутый кузнечными мехам, разросся в гигантский оранжевый купол, накрывший собой и Алексея и Баламута и несчастную княжну, спасая их от летящих ледяных игл.
Гигантский взрыв из синего и красного пламени пронёсся по поляне, сокрушая всё на своём пути. Каменные столбы взорвались, будто трухлявые пни. Взлетели в воздух тела, погнулись стоящие вдалеке деревья. Светящийся купол лопнул, разбрасывая осколки света, и меч потух. Громыхнуло в последний раз, разрывая барабанные перепонки и наконец всё стихло.
Глава 21 Княжна
Закашлявшись, с земли поднялся Баламут. Шумно выдохнул, осмотрел себя. Ощупал руки, ноги, словно не веря в то, что они все ещё приделаны к нему.
— Однако, неплохо получилось, — сказал он, потирая любимый шрам под глазом.
Наёмник осторожно прошёлся мимо огненных головней, разбросанных среди осколков камней. Подошёл к телу главного шамана, легонько пнул пару разу. Тот не шелохнулся. Пнул сильнее. Ничего.
— Мёртв, — с явным удовольствием в голосе отметил Баламут. — Уж поверьте мне, я в таких делах мастер.
Он воровато оглянулся, присел рядом с телом и открыл тому рот.
— Эх, зубы не золотые, жалость-то какая. Пригодилось бы.
Он похлопал мёртвого шамана по щеке.
— Всё, дружок, отдыхай, набегался, гад.
Княжич лежал на спине, раскинув руки. Он открыл глаза, проморгался.
— Ты как? Живой там? — спросил Баламут, склонившись над ним.
— Кажется, да, — ответил Алексей. — Но я особо не уверен.
Он поднялся на четвереньки, застонал, замотал головой, будто пёс, встал. Стряхнул с куртки каменную крошку, затушил тлеющий рукав. Повёл плечами, кривясь от боли. Осмотрел себя, проверяя на месте ли руки и ноги. Поднял с земли меч Сварога. Лезвие его потухло и больше не светилось красным.
— Спасибо тебе, — шепнул ему княжич, нежно провёл пальцами по горячему металлу и бережно убрал меч в ножны.
— Так, я не понял, — сказал Баламут, — а где спасибо мне?
Княжич засмеялся.
— Не знаю даже, над этим стоит подумать. Я слишком занят был, пока сражался с гигантским ледяным волком. Я особо-то и не видел, чем ты там занят был. Ну как, нашёл себе новых друзей, среди этих покойничков, и медовуху с ними распивал?
Баламут пытался состроить самое обиженное выражение лица в мире, но не удержался и тоже присоединился к его смеху.
— Что же ты за человек-то такой, не устаю удивляться, — сказал он. — Я тут кладу этих любителей снега целыми мешками, рублю так, что дым коромыслом, а этот мелкий хам мне — не сделал ничего, говорит. Лежал только под кустом, говорит. Ох, сердце закололо от таких обвинений, дурно мне что-то. Слёзы обиды глаза застят, не вижу ничего, воды подайте.
— Надеюсь, ты не начал плакать слишком рано и видел, как я сразил ледяного волка?
— Может и видел, — ответил Баламут. — Может, я теперь вообще единственный свидетель такого небывалого подвига. Всё может быть. И всё зависит от того, что у вас есть предложить, за моё свидетельство. Поговорим о награде?
Княжич почесал подбородок.
— Могу предложить, — сказал он, — такую награду. — Ты всем людям на Руси до конца дней будешь пересказывать мой подвиг, нахваливать мою храбрость беззаветную, да красоту писанную, а я в благодарность прикажу тебе не рубить голову на городской площади, как мошеннику и прожжённому пройдохе. И не выставлять её потом на пике у городских ворот. Как тебе?