— Да размер не твой, не налезет, — засомневался второй.
— Обратитесь к портному, разошьёт по швам, рукавчики удлинит, подол нарастит, будешь ходить красивый, как князь, — продолжил уговаривать Алексей.
— Дело говорит малой, — сказал лысый. — Ещё и сапоги пускай скидывает, моему сыну как раз по ноге будут.
— Куда так разошёлся, — осадил его бородатый. — Боярин не давал добро с него вещи снимать.
— Так и не запрещал!
— Ну, иди, иди, спроси, можно ли подраздеть покойника. Послушаем, что он тебе скажет. «С княжича сапоги забарахлить решил, пёс безродный?». Ага, сам на суку окажешься, моргнуть не успеешь.
— Ладно, правда твоя, давай уже кончать с этим.
Лезвие ножка опять легло Алёше на горло.
— Эй вы там, — окликнул их кто-то издалека, неразличимый в темноте. — Ну-ка подождите, один ко мне, быстро.
Нож перестал давить на шею .Дружинники разом замолчали и переглянулись.
— Это ещё кто? — шепнул один другому.
— Да леший его знает, не признал.
— Вы там упились что ли? — снова послышался голос из темноты. — Ну-ка быстро ко мне по одному, не злите.
Дружинники снова переглянулись.
— Это боярин что ли?
— Да чёрт его знает, говорю же, не разобрал. Но коли зовут, надо сходить. Так оно безопаснее будет. А уж коли там шутник, я его так приголублю, мама не узнает.
Бородатый плюнул, размял кулаки, и ушёл проверять.
Оставшийся дружинник провёл ладонью по гладко выбритой голове, поблескивающей в тусклом лунном свете.
— Ладно уж, сам справлюсь как-нибудь по-быстрому.
Он, словно собираясь с духом, подбросил несколько раз нож в ладони.
— Тебе же сказали подождать, — в отчаянье сказал Алёша.
— А до того сказали прирезать тебя, и вся недолга. Сейчас наругают ещё, что так долго с тобой возимся.
— Ты же знаешь, что я сын князя. Спасёшь меня и мой отец тебя озолотит.
— Да где ещё тот князь, — ответил лысый. — А боярин-то вот он, туточки прям. Сам понимать должен, бояться надо того, кто ближе, а не кто сильней укусит. Пока князю на глаза ещё попадаешься, всё сто раз может по-другому обернуться. Вот до боярского гнева — рукой подать. Так что сам понимаешь, прирезать тебя придётся, иначе боярин наругает.
— Ясно, — сказал Алёша. — Делай, что должен.
Лезвие надавило ему на горло…
— Ты уж прости, княжич, — сказал дружинник, — ничего личного.
— Ничего личного, — поддакнул кто-то сзади.
Лысый в испуге не успел и обернуться, как ему в затылок врезалось полено. Секунду он удержался на ногах, потом покачнулся и рухнул, как мешок с соломой.
— Баламут, ты! — воскликнул княжич.
— Я, я, кто же ещё? Тихо, не шуми. Вот уж, называется, вовремя отошёл в кустики до ветру, сейчас бы оба на коленях стояли, вспоминали все хорошее в жизни в последний раз.
— Мог бы и побыстрее прийти, меня тут чуть не прирезали.
— Чуть-чуть не считается. Ты пока тут звёзды считал, я уже половину отряда, считай, в крепкий сон отправил. Давай быстрее.
Алёша подобрал меч лысого и они с Баламутом тихо двинулись вперёд, низко пригибаясь к земле.
— Не споткнись, — шепнул Баламут, указывая в высокой траве на тело второго оглушённого дружинника.
— Ловко ты его приголубил.
— Врать не буду, с большим таким удовольствием его по темечку шарахнул.
Они выглянули из-за кустов. Двое дружинников проверяли подпруги лошадей, третьему, чуть в стороне, что-то выговаривал Кривда.
— Эх ты же, неудачно расположились. Что будем делать, княжич, решай. Можем сейчас тихим ходом улизнуть, как змея в траве, и бежать, пока они не очухались.
— Без коней не успеем добраться до язычников, ритуал им сорвать, — шепнул Алексей. — Да и Кривда меч Сварога забрал. Нет, бежать нам не вариант.
— Понял тебя, мог и не спрашивать. Ты рати никогда не бегал. Тогда так.
Баламут кивнул на ближайшую к ним двойку.
— На этих налетаем и сразу оглушаем, с двумя оставшимися придётся биться лицом к лицу.
— Добро, — ответил Алексей. — Твой справа, мой слева.
Как две бесшумные тени они выпрыгнули из кустов, два удара рукоятями меча по затылкам, и вот двое дружинников уже лежат на земле и видят крепкие сны. Испуганно забились, захрипели кони, тревожа всю округу.
Кривда дёрнулся, обернулся, выхватил меч. Его дружинник, чуть поколебавшись, достал свой, кинул взгляд на хозяина, потом на приближающихся юношей с обнаженными мечами, выбросил оружие и пустился наутек.
— Стой, псина! — заорал боярин. — Тебя плетьми высекут! Не бросай меня!
Баламут хихикнул.
— По господину и слуги. Вон, посмотри, злобное отродье, какова цена верности тебе.
— Не получилось славной рати, — разочарованно сказал Алексей.
Кривда сжался, как крыса, загнанная в угол.
— Вы что, — ощерился он, — двое на одного нападёте?
— Как заговорил-то, а?! — возмутился Баламут. — Как своим шавкам приказывал княжичу горло резать, так о чести и думать не думал. Даже сам мараться побрезговал. А теперь запел соловьиным голосом? Тьфу. Отделаем тебя так, мама родная не узнает.
— Нападайте! — взвизгнул Кривда, отступая. — Посмотрим, кому сегодня улыбнутся предки.
— Нет, — сказал княжич, — сразимся мы с тобой по-мужски, один на один. В отличие от тебя, червяк, нам знакомо понятие чести.
— Что же, ты не трус, сопляк, смотри, поплатишься за свою гордыню. Я тебе пощады не дам.
— Меч Сварога, что у меня забрал, отдай. Не достойна такая гадина, как ты, такой великий меч в руках держать.
Кривда швырнул оружие ему под ноги.
— Что, щенок, за железку свою обиделся, как девочка? Да забирай, мне эта ржавчина и даром не нужна.
— Да ты рта не можешь, без того, чтобы с него яд на землю сочился, боярин. Сейчас я тебе его укорочу, будет урок.
— Нет-нет, подожди, княжич, — сказал Баламут, — у меня к нему личные счёты. Позволь-ка мне.
Он вытащил меч и встал в боевую стойку. Кривда усмехнулся, подобрал брошенный дружинником меч, крутанул им пару пируэтов, перебросил из руки в руку.
— Давай потанцуем, — сказал Баламут.
Противники рванули друг к другу. Зазвенела сталь. Мечи сшибались, высекая снопы искр. Удар, уклонение и снова удар. Две фигуры молниеносно сходятся, новая сшибка, и вновь отпрыгивают в стороны. Удары железом о железо столь крепки, что гудит воздух.
Закусив губу, не мигая, Алексей смотрел, как сражается Баламут. Всё может быть кончено в одну секунду. Кривда движется обманчиво медленно, чтобы взорваться неожиданным резким финтом. Баламут же напротив, двигается как танцор, кружит, раздёргивает противника, не давая тому расслабиться.
Стремительный бросок вперед и боярин делает ложный выпад клинком вниз, но резко переводит вверх, и лезвие скользит почти по волосам Баламута. Сердце Алексея замерло. Но тот успел пригнуться в последнее мгновение, изогнулся немыслимой дугой, и рубанул мечом.
Звон стали, и меч Кривды, сверкнув в лунном свете, улетел в сторону. В испуге боярин попятился, споткнулся, упал и поднял руки.
— Я сдаюсь, сдаюсь, пощади.
Баламут утёр пот со лба, убрал меч в ножны и в ту же секунду Кривда метнул ему в глаза горсть песка, рванулся вперёд, выхватив из голенища сапога нож. Не разминуться было ему с острием, если бы Алексей не подсёк ногой боярина и тот снова не упал. Пинком княжич отправил кинжал в сторону. Острие меча княжича уткнулось в грудь Кривды. Рука его дрогнула, но он вспомнил побагровевшее лицо Баламута, когда петля стянула тому шею, и меч твёрдо впился в кольца боярской кольчуги.
— Постой, — Баламут взял княжича за руку. — Не надо.
— Он убить тебя хотел.
— Я помню. Ну что теперь, обижаться что ли? Уверен, он уже осознал, как сильно был неправ и во всём раскаивается.
Кривда быстро-быстро закивал, боясь раскрыть рот.
— Такой гнус, как он, и раскаивается? — голос Алёши дрожал от гнева. — Не смеши меня. Планы наши хотел сорвать, тебя и меня убить, и тогда пришла бы Мара и погубила бы землю. И всё стараниями этого таракана.
— Не достойно это русского витязя — убивать в плен сдавшегося, Алёша, — мягко сказал Баламут. — Послушай, что тебе сердце витязя твоё говорит. Пощади его, и милостью своей не запятнаешь чести.