— Но ни в каком банке вы не найдете такого мужчину, как Йохан Пайпер, — Мартин пожал плечами. — Для чего это? К тому же вы никогда не откажетесь от своей профессии.
— Не откажусь, — Маренн кивнула. — Теперь уже не откажусь. Но, как ни странно, Мартин, я не всегда хотела ее иметь. А было время, и вовсе не хотела. Даже не думала никого резать и зашивать. И лечить ангину. Никто не поверит, что я когда-то мечтала о принце, который все положит к моим ногам, всю свою жизнь, мечтала, как все шестнадцатилетние дурочки, и мне даже довелось обручиться с одним принцем, настоящим, не сказочным вовсе. Но это все-таки не так удивительно, — она улыбнулась, — как то, что об этом принце я мечтаю и до сих пор. Не о том, чтобы он освободил Муссолини на радость фюреру, а чтобы хоть что-то сделал мне на радость. На самую простую человеческую радость. Ну, хотя бы не изменял, что ли.
— У меня в голове не укладывается, как можно вам изменять, — Виланд посмотрел на нее с недоумением. — Кто может вам изменить? В чем может быть большее счастье? — доктор запнулся. — Вы преувеличиваете. Я говорил о жене Йохана. Да, она милая, но с вами, с вами, фрау Ким, это все никак не сравнится. Это как какие-то другие планеты, другой мир. О такой женщине, как вы, мужчины мечтают, все. Где-то в глубине души мечтает каждый, только их нет. Таких женщин нет. Точнее, их очень мало. Единицы. Ведь вы не только красивы, в вас есть этот шарм, это обаяние. Вы талантливы в своем деле, вы смелая. Вы можете, например, взорвать железнодорожную станцию. Это что-то невероятное даже для меня, для многих мужчин, поверьте. Это какие-то женщины древности, полубогини, только они были таковы, валькирии.
— Нет, Мартин, счастье в том, что я — герой, а она — дурочка. Вот это и есть настоящее счастье. Для некоторых.
— Ну, я не знаю, — доктор махнул рукой и недоверчиво усмехнулся. — Значит, сами они не герои, а только изображают из себя. А я так думаю: если ты не герой, то, сколько ни строй из себя, все равно все выяснится. Правда, не знаю, о ком это вы. О Скорцени? Но он не таков, я думаю. Хотя не знаю. Я его не знаю совсем. Вот Йохана я знаю. Он настоящий герой. И все вполне закономерно. Вы знаете, теперь рейхсфюрер побуждает всех жениться рано, чтобы рождалось как можно больше детей, это у него пунктик. Тем более Йохан служил у него адъютантом в юности. Адъютантам он и вовсе спуска не дает. Сам подбирает им невест. Но мы с вами знаем, что настоящую любовь к женщине мужчина может испытать не раньше тридцати лет, пока что-то не попробует, не испытает в жизни настоящего риска, не познает потерь, скорби, мужественной дрожи перед атакой. Это физиология. Адреналин пробуждает страсть, страсть к женщине, и часто совсем не к той, которую одобрил рейхсфюрер. Страсть, без которой жизнь мужчины бессмысленна, страсть, которая лечит его раны быстрее всяческих лекарств, страсть долгая, возможно, на всю оставшуюся жизнь. Сколько об этом написано романов, сколько сложено прекрасных легенд, еще с самой древности. Любовь — это не только тело, но тело и душа вместе, в унисон. А душа мужчин взрослеет гораздо позже тела. Все ранние браки — только источник будущих страданий. Недаром прежде считалось, что раньше тридцати пяти лет мужчине жениться не стоит. Так что план для рейхсфюрера Йохан выполнил, детей он ему родил, истинных арийцев, как заказывали. Теперь осталось главное, самое главное в жизни, — Виланд улыбнулся. — Любовь, страсть, прекрасная женщина, которой достойны только герои, герои нации, без преувеличения. Валькирия. Настоящий тевтонский рыцарь, закованный в броню, и прекрасная валькирия с длинными волосами. Это достойно древней легенды.
— Вы говорите романтично, Мартин, а часто нас, врачей, считают унылыми занудами, для которых в человеке нет никаких тайн, только одна физиология. Тевтонский рыцарь — это я согласна. Но валькирия, — Маренн грустно покачала головой. — Вы же видите, Мартин, мне привезли цветы на БТРе, и я счастлива. В Берлине мне никто не привозит цветов. И не привозил. А все чаще привозят больных и раненых, на БТРе и просто в санитарном фургоне. Не думаю, что валькирии так радовались бы розам. А я искренне рада, так мало мне надо. Но в будущем, Мартин, многие женщины пойдут по моему пути, — она встала и снова подошла к окну. Кружил мелкий снег, смеркалось.