— В этом никто не сомневается, — успокаивающе поднял руку Мелеагр. — Но подумай вот о чем: сейчас, когда твой отец мертв, а о том, что случилось со старшим братом, мы ничего не знаем, ты — единственный представитель старшей ветви Эврипонтидов. Понимаешь ли ты, о чем я говорю, отрок?
«Спутники», тоже только сейчас осознавшие это, воззрились на юного Эврипонтида, испытывая, по всей видимости, странные чувства. Темные глаза Ореста стали большими.
— Вот именно, — усмехнулся советник. — Случись с тобой что-либо, и трон Эврипонтидов достанется дяде твоему Леониду. Ты этого желаешь?
— Ну уж нет! — вскричал молодой волчонок. Остальные понимающе усмехнулись — не таковы были Эврипонтиды, чтобы отдать кому-то свое.
У дверей раздался шум и через мгновенье Лих втолкнул в комнату пунцового парня лет двадцати. Тот шумно дышал и, по всей видимости, был крайне недоволен подобным обращением.
— Только послушайте, что болтает этот уродец! — тон Лиха означал, что он услыхал что-то новое. — Ну, повтори то, о чем ты квакал там с охранниками!
— А что я? — парень стряхнул руку Коршуна со своего плеча. — На площади объявили… а я только продаю, за что купил. Как будто я сам это придумал…
Он обиженно засопел.
— Так что говорят-то? — поинтересовался Леонтиск.
— Что-что… Будто Пирр-царевич убил царя Павсания, отца своего то есть, вот что. Зарезал, значит, чтобы самому сесть на трон, вот. Так сказали, клянусь Матерью богов, а я-то при чем?
— Кто сказал? — прорычал, едва сдерживаясь, Лих. — Какая тварь могла выблевать такое?
— Кто? Э-э, кто-то из царевых служек, — забормотал парень. — Не знаю, я далеко стоял, не разглядел. Он говорил открыто, с трибуны, ничего не боясь… Это любой подтвердит, спросите… так что я не виноват. Это ж все слышали… Что, пересказать нельзя? У меня брат здесь, среди ваших…
— Ну? — сощурился Лих.
— Ну, вот я и пришел ему рассказать, — вестник вдруг набрался храбрости и почти закричал. — Да, рассказать, за кого он тут грудью стоит, из-за кого сутками дома не бывает! Из-за отцеубийцы! Прокля…
Коротко замахнувшись, Коршун ударил его кулаком в кадык. Парень ударился спиной о стену, захрипел, закашлял. Лих ударил его еще и еще, жестоко, беспощадно, легко обходя поднятые для защиты руки. Лицо долговязого «спутника» покрылось неровными багровыми пятнами.
— Ли-их! — заорал Аркесил, а Леонтиск, вскочив, принялся оттаскивать товарища от бедолаги. Но в это время к тому подскочил Орест Эврипонтид и взвизгнув:
— Врешь, гад! Мой брат не убивал! — изо всех сил пнул ногой в промежность.
Пришлось успокаивать и отрока. Незадачливый вестник сполз по стене и сжался, чуть живой от страха.
— Пшел вон, крыса! — гаркнул на него Лих, все еще удерживаемый Леонтиском, а Орест, извернувшись, дал пинка под зад.
Пару минут спустя, когда все более или менее успокоились, Аркесил объявил мучивший всех вопрос:
— Пирр убил отца? И что бы это значило, во имя всех богов?
— Да вранье это! — махнул рукой Леонтиск.
— Дело ясное. Но откуда такие сплетни? Прошло каких-то несколько часов, как триера с мертвым царем прибыла в Лаконику, и едва час-полтора, как самый быстрый конник мог принести эту весть в город. И уже появляются какие-то люди, с трибун обвиняющие Пирра в преступлении.
— Да, припоминаю, — кивнул Леонтиск. — Геронт, что плавал на остров, выступая перед народом, назвал смерть царя «кощунственной». Я тогда не понял, к чему это, и геронт не говорил ничего о царевиче…
— Клевета! — выплюнул Лих. — О чем тут говорить?
— Не согласен, — Мелеагр закусил губу. — Говорить есть о чем, и дело принимает совсем скверный оборот.
— То есть? Говори яснее, во имя всех богов!
— Похоже, Агиады знали заранее, с какой вестью вернется корабль. И как только он прибыл, выпустили на улицы своих людей, чтобы они возмутили народ еще до того, как тело царя будет привезено в город. Дабы при зрелище мертвого Эврипонтида, с которым многие из горожан связывали свои надежды, в спартанцах проснулся не гнев против Агиадов, а ненависть к убийце. Которым, без сомнения, решено выставить царевича Пирра.
— Поэтому его не было на корабле?
— Вполне возможно. Не исключаю, что убийство царя подстроили таким образом, чтобы обвинить в этом Пирра, а его самого тут же прикончили на месте.
— Как? — заорал Лих, прижимая ладони к горящему лицу. — Вокруг него всегда наши, четыре добрых меча!
— Номарги могли… — с трудом проговорил Аркесил, — могли убить всех. Проклятье! Не верю, что боги допустили такое!
Лих заметался по комнате, наклонив голову и растирая кулаками брови. Очевидно, он был на пределе.
— Нет, — простонал он. — Я не верю, что командир мертв. Я бы почувствовал это… Он мне как брат, как часть меня самого. Нет, невозможно!
— Не нужно изводить себя, — попытался успокоить его Леонтиск. — Мы все переживаем. Скоро явится Эпименид и ответит на все вопросы.
— Не могу ждать! — затряс головой Коршун, бросаясь к двери. — Поскачу и допрошу эту сволочь. Я возьму твоего коня, Лео…
— Стой! — властно крикнул Мелеагр. — Не смей уходить. Ты нужен здесь. Возможно, мы что-то узнаем о Горгиле, и нужно будет возглавить отряд, который схватит убийцу. Кто поведет людей? Безногий Аркесил? Или, может, однорукий афинянин, которого к тому же разыскивают номарги? Эпименид никуда не денется, и мы узнаем все о судьбе царевича. Пусть вечером, пусть даже завтра. А сейчас нужно ждать. Во имя богов, будь мужчиной!
И снова Мелеагру удалось остановить разбушевавшуюся бурю Лихова темперамента. Только Пирру, да и то порой не без труда, удавалось подобное. Поникнув, Коршун отошел от двери и тяжело плюхнулся на скамью. И словно ответ богов на слова советника, в дверях экседры появился воин из дежуривших во дворе, сопровождавший крепкого большеголового отрока.
— Биант! — воскликнул, блеснув глазами, Орест Эврипонтид.
— Командир? — радостно осклабился тот.
— Прошу прощения, если помешал, господа, но этот малый говорит, что имеет сообщить что-то важное, — стражник подтолкнул Бианта вперед. И последовавшие за этим слова юного крепыша заставили всех, кто находился в экседре, вскочить на ноги.
— Я знаю, где убийца, — просто сказал Биант. — Вроде.
— Продолжай! — взревел Лих, возвышаясь над отроком живым воплощением Гнева. Опасливо глянув на известного своими безумными выходками Коршуна, «волчонок» начал рассказывать — чересчур пространно и путано, через слово вставляя свое любимое «вроде».
Он еще не успел покинуть «Золотую муху», чтобы выполнить порученное ему задание, когда заметил, что Энет вышел на задний двор вслед за «главным злодеем». Из любопытства Биант последовал за могучим «спутником» и застал последние мгновения разыгравшейся тут трагедии. «Злодей» на его глазах закончил потрошить свирепого пса Митридата, которого опасались даже его хозяева, а после этого через калитку вышел на параллельную улицу. Недолго думая, отрок отправился за ним. Убийца, по всей видимости, больше не боялся слежки, и поэтому напрямую направился в центр города и с полчаса назад скрылся за воротами дворца для чужеземцев, предъявив страже входной жетон. Биант побежал обратно и встретил на перекрестке посланную из «Золотой мухи» подводу с телом убитого злодеем «спутника». Вместе с этой подводой, показывая слугам дядьки дорогу к дому Эврипонтидов, он и пришел. Подводу задержали у ворот, а его проводили сюда. Вот и все, вроде.
— Так значит, Энет, наш брат, остался за воротами, словно сдохший от голода бездомный попрошайка? — Аркесил редко позволял себе такие сильные выражения. Щеки олимпионика зарделись гневным румянцем.
— Я сейчас же распоряжусь, чтоб подводу завели во двор, — заторопился стражник.
— Пусть тело доблестного Энета омоют, умастят благовониями и оденут в лучшие одежды. Верные соратники Эврипонтидов достойны самого лучшего, и я повелеваю оказать погибшему «спутнику» моего брата наивысшие почести, — эти слова Ореста были достойны наследника рода лакедемонских царей. Все взгляды были обращены на младшего из Эврипонтидов. — Вероятно, отец героя захочет забрать тело, но передайте ему, что он может рассчитывать и на помощь в погребении, и на вечную признательность нашего дома.