— Как всегда, мудро и дальновидно, матушка, — склонил голову, соглашаясь, элименарх.
— Опасаюсь только, что эфоры начнут копаться в этом деле, затягивать суд, — вздохнул Агесилай. — Слишком уж неправдоподобно это состряпано, клянусь богами. Кто поверит, что Пирр заколол отца, ради которого он несколько лет сражался за отмену приговора? В этом месте наш план явно слабоват.
— Но ведь мы, если ты помнишь, рассчитывали, что Пирра зарубят номарги. За этим их, по большому счету, туда и послали.
— Да. Почему Иамид, верный пес Павсания, не сделал этого? Я знал, что все эти годы, пока старый мерзавец был в ссылке, Иамид оставался предан ему. Что ж он не покарал убийцу, схваченного у еще агонизирующего трупа?
— У меня есть сведения, что он собирался сделать это, — братья снова изумленно оглянулись на звучный голос царицы. — Но Дион, критский царевич, наложил на Пирра руку. Между ними существует что-то вроде дружбы…
— Проклятый кретин, — выругался Леотихид. — Хотя он, конечно, не был посвящен в наш план. Думаю, старый Полидор оставил своего отпрыска в неведении, чтобы не смущать его незрелый ум. Сам царь Крита, впрочем, не преминул покинуть город на время, необходимое для устранения Павсания. Которого он — ха-ха! — любил не больше нашего, и вынужден был терпеть целых семь лет!
— Этот Дион спутал нам все карты! — прорычал царь. — Почему он не дал забрать Пирра? Ох, не нравится мне это!
— Дион оставил окончательное решение до возвращения царя, возможно, надеясь, что Полидор предоставит молодому Эврипонтиду убежище. Критский царевич не догадывается, что все произошло с согласия и даже при помощи его отца, — Тимоклея продолжала демонстрировать поразительное знание ситуации.
— Так что нам ничего не грозит! — закончил мысль элименарх. — Полидор вернется в Кидонию и велит оправить преступника суду его родного государства. Хе, в чем-то это даже на руку — у нас будет время подготовить город к появлению отцеубийцы. Мои люди уже вышли на улицы и начали рассказывать людям правду, через три-четыре дня Спарта забурлит. Вот потеха — вполне возможно, что когда Пирра доставят сюда, нам придется выделить охрану, чтобы толпа его не разорвала!
— Меня беспокоят не настроения толпы, а эфоры, и особенно — упертый старик Фебид. Вот уж кто никогда не поверит в виновность Пирра.
— Поверит он или нет, это, клянусь Эриниями, его личное дело. У нас будут показания свидетелей, прибывших с места событий. Не забывайте, что наше соглашение с господином Эпименидом включает в себя выступление на судебном процессе. Да и гиппагрет Иамид расскажет то, что видел. Кроме заколотого царя, в покоях никого, кроме Пирра, не было, — значит, он и убил! Горгил обделал это весьма чисто, тут не придерешься. А словам самого Пирра никто не поверит, что бы он ни говорил.
— Да, пожалуй, выступление Эпименида убедит судей, — почесал лоб Агесилай. — Всем известно, что он — старинный друг Эврипонтидов. Вот только… можно ли быть уверенным, что он в последний момент не сломается, не передумает? Его внезапное раскаяние может стать для нас настоящей катастрофой…
— Лафиропол, конечно, слизняк, — согласился Леотихид, — и в другое время я бы, клянусь богами, не доверил ему и на шухере постоять, пока я подглядываю в щелку женского туалета, ой, прости, мать! Но гипертрофированная, ненормальная для мужчины любовь к детям заставила его пойти на предательство. Он уже привел убийцу к ложу друга. Если он отважился на это, то, думаю, выступить в суде он тоже решится. Я дал слово, что после этого никогда не трону ни его самого, ни кого-либо из членов его семьи.
— А где сейчас его сыновья? — мрачно поинтересовался Агесилай.
Брат пожал плечами.
— Мне так и не удалось выяснить, где Горгил их держал. Полагаю, уже сегодня оба пацана вернутся к папаше, по крайней мере, таким был первоначальный уговор. Не думаю, что мастер его нарушит — не в его интересах.
— А не лучше ли было придержать мальчишек до тех пор, пока их отец полностью не исполнит своих обязательств? — вскинула брови царица.
— Хоть мне все это и не нравится, но мать права, — поглядел на брата царь. — Где гарантии, что лафиропол, получив обратно сыновей, не увезет их куда-нибудь в деревню, а сам не побежит к Эврипонтидам резать правду-матку?
— Я имел с ним разговор на эту тему, — как можно небрежнее сказал Леотихид. — Старикан был непреклонен: он должен увидеть сыновей в первый же день по возвращении в Спарту. Разумеется, я предупредил его, что если он поведет себя как-нибудь не так, его отпрыски умрут очень плохой смертью — если не сразу, то через месяц или год, не будут же их всю жизнь прятать. У Эпименида была возможность убедиться, что у нас длинные руки. Да он и сам понимает, что после того, что он сотворил, на прощение Эврипонтидов ему, мягко говоря, не стоит рассчитывать. Такую вину не искупить.
— И тем не менее я бы придержала до суда его ребятишек, — твердо сказала Тимоклея. — Хотя бы одного из них.
— Это небезопасно. Как в отношении самого Эпименида, который и так находится на грани срыва, так и в отношении посторонних. Кто-то может заметить отсутствие сопляков, начать задавать вопросы. А он не сможет на них ответить, запаникует. Нет, матушка, брат… я занимаюсь этим делом, я посвящен в его тонкости более вашего, так позвольте мне решать как правильнее поступить в этом случае. Пусть сыновья вернутся к лафирополу. Лицезрение их удержит его от глупостей.
— Хорошо, будь по-твоему, — ударил кулаком по подлокотнику царь, проигнорировав долгий взгляд матери. — А что насчет самих пацанов? Они не смогут проболтаться?
— Они ничего не знают. Это было еще одним условием лафиропола. Подробностей не знаю, но мастер пообещал Эпимениду, что лица перед сыновьями тот не потеряет.
— Интересно, как этого можно было добиться? — хмыкнул царь.
— Горгил — парень непростой, — пожал плечами Леотихид. — Мне показалось, что дело для него тем интереснее, чем сложнее. И он старается соблюдать правила игры, по крайней мере, свои собственные.
— Надеюсь, сынок, какой-нибудь пункт этих правил не запрещает мастеру Горгилу избавить нас в конце концов от лафиропола Эпименида? — нежным голосом поинтересовалась Тимоклея.
— Таков и был окончательный план, — утвердительно кивнул Леотихид, улыбнувшись матери. — Наше сотрудничество с мастером завершается устранением главного свидетеля, после выступления оного в суде, разумеется. Это будет… сердечный приступ.
— И после этого убийца покинет наш город? — скорее потребовала, чем спросила царица.
— Так точно, — отвечал элименарх. «Безусловно, после того, как урегулирует со мной некий заклад. Сто тысяч демонов — вот будет удовольствие! Да еще и талант впридачу».
В этот момент в зал заглянул Ясон, один из гиппагретов Трехсот.
— Пришел Демарат, государь. Говорит, что со срочным сообщением.
— Пусть войдет.
В проеме двери появилась квадратная фигура Демарата. Коротко, по военному, кивнув царице и Леотихиду, «спутник» обратился к царю.
— Государь, Эврипонтиды опять что-то затевают в Персике. У ворот дворца иноземцев собралась порядочная толпа их приспешников, и еще несколько вошли внутрь, к Деркеллиду. Полемарх Священной моры прислал вот это сообщение.
Здоровяк протянул Агесилаю скрученный в трубку папирус.
— Все-таки твое внушение подействовало на господина Деркеллида, матушка. Твой простодушный кузен хотя бы стал предупреждать нас о том, что собирается предпринять, — хитро глянул на царицу Леотихид, пока царь, взломав печать, проглядывал глазами послание. Закончив читать, Агесилай некоторое время молча глядел на мать и брата.
— Как бы судьбе не вздумалось в очередной раз посмеяться над нами, — произнес наконец молодой царь. Рука его нервно скомкала папирус. — Деркеллид сообщает, что Эврипонтиды каким-то образом разузнали, где искать Горгила и собираются захватить его силой. Полемарх ясно пишет, что не собирается им мешать, но задержит начало действий до тех пор, пока от меня не вернется курьер.