— Пятьдесят талантов, — четко произнес Горгил. Ложбинка между его ключиц медленно наполнялась темной кровью — наверное, Леотихид давил на меч слишком сильно.
— Что? — не понял элименарх.
— Ты выиграл, юноша. Признаю . Получишь пятьдесят талантов полновесными золотыми, если дашь мне уйти.
— Пятьдесят талантов? — не поверил своим ушам Леотихид.
— Режь его, командир, — сухо посоветовал Полиад. — Ты что, хочешь жить, в любой момент ожидая…
— Сто талантов, — перебил Горгил, завораживающе глядя в глаза элименарха. — И вспомни, храбрый стратег, о том, что я тебе говорил — если я погибну, виновный заплатит за это…
— А-а, как же, помню, — закивал головой Леотихид, с сомнением глядя на убийцу.
В этот момент очередной гулкий удар вышиб — с треском и брызнувшей щепой — один из брусов, из которых была сколочена ведущая в коридор дверь. Возбужденные голоса зазвучали намного громче.
— Увы, нет у меня времени, чтобы подумать над твоим предложением, — вздохнул Леотихид, нервно оглянувшись. — Быть может, в другой раз?
Он с силой надавил на рукоять меча. Глаза Горгила выскочили из орбит, когда его горло хрустнуло под острой сталью, рука вцепилась в кромку меча. Спустя миг, когда острие, сломав позвонки шеи, уперлось в стену, конечности убийцы судорожно задергались, изо рта пенистым ручейком выплеснулась кровь. Пальцы мастера разжались, и мешочек с демонским зельем мягко стукнулся о пол.
— Будем надеяться, это стоит неполученного таланта, — Леотихид выдернул меч и, нагнувшись, поднял мешочек и спрятал под одежду. Горгил, булькая изливающейся изо рта красной пеной, сполз по стене.
— Милая, господин Горгил упомянул о некоем поцелуе, — повернулся элименарх к мечнице. — Не изволишь ли объяснить…
— Этот ублюдок едва не убил тебя, — губы Арсионы дрожали от гнева. — А ты даже не разрешил нам помочь…
Не в силах сдержаться, она влепила любимому звонкую, по-мужски крепкую пощечину. Алые капли брызнули во все стороны. Полиад в ужасе закатил глаза и дипломатично отвернулся. Однако Леотихид его удивил. В ответ на дерзкую выходку мечницы он только негромко зашипел и приложил пальцы к основанию шеи, задетому мечом Горгила.
— Ты права, клянусь собачьими потрохами! Смерть прошла на волос. Не вздумайте рассказать братцу, — элименарх скривил окрашенные кровью губы и тихо, истерично расхохотался.
Он еще смеялся, когда коридор заполнили ворвавшиеся через выбитую дверь номарги во главе с Ясоном и люди Эврипонтидов.
Серо-зеленая поверхность моря морщилось рваными складками волн, украшенных белыми пенными бурунами. Такое же серое, затянутое тучами небо, нависшее над мачтой триеры, усиливало ощущение приближающейся бури.
К счастью, лаконский берег уже близко, подумал Галиарт, снова стоявший у борта опершись локтями о его холодный отполированный край. Слева уже показалась окутанная туманом черная громада острова Киферы, на фоне которой воздушными паутинками виднелись мачты и реи двух сторожевых ахейских кораблей. Скоро, в конце весны — начале лета, их сменят триеры его отца, а на остров будет переправлен спартанский гарнизон.
Галиарт удивился, что такие отстраненные мысли проникли в его переполненную тревожными думами голову. Они плывут в Спарту, суровый город, где царевича-Эврипонтида ожидает неправый суд и мучительная казнь. Те, кто все это затеял, не отступятся, не струсят, доведут свое дело до конца. Мертв уже старый царь Павсаний, умрет и Пирр Эврипонтид — в нем слишком много от героя, чтобы люди разрешили ему жить.
Галиарт глубоко вздохнул, горько покачал головой этим печальным мыслям. Обернулся поглядеть на Пирра, сидевшего у мачты и беседовавшего с Тисаменом и Гермогеном. Рядом находились Гегесипил и еще двое номаргов. Цепи, которыми критяне сковали руки и ноги царевича, серыми бугристыми кучками лежали на палубе.
Царь Полидор, вернувшийся в Кидонию пять дней назад, как и ожидалось, повелел отослать обвиненного в отцеубийстве Эврипонтида на родину. Ходили слухи о произошедшей между критским царем и его наследником серьезной размолвке, однако на окончательном решении это не сказалось. Самого Диона соратники спартанского царевича больше не видели. Было объявлено, что ему пришлось срочно отбыть в один из отдаленных городов острова, дабы решить напряженное судебное дело о наследстве и не позволить троим взрослым сыновьям передраться над телом почившего родителя-князя. Было ясно, что на самом деле критский царь отослал сына подальше от двора.
Критянам не пришлось предоставлять для перевозки молодого Эврипонтида своего судна — на следующий день после того, как было оглашено повеление Полидора, в столицу Крита вновь прибыла «Навсикая», в который уже раз за последний месяц пересекшая зимнее море. На ней находился глава номаргов гиппагрет Эврилеонт, получивший от царя Агесилая приказ доставить Эврипонтида в Лакедемон. Из письма Мелеагра, переданного с капитаном, «спутники» царевича и примкнувший к ним секретарь Гермоген узнали о конце Горгила и гибели их товарища Энета. Последняя новость больше всех потрясла Иона. Обычно сводивший всех с ума своей болтовней, молодой историк стал чураться общения, не выходил к общей трапезе и почти все время проводил, уединившись в каком-нибудь дальнем углу, что-то скорбно царапая в своих неизменных табличках. Да и сам Галиарт, любивший добродушного и верного Энета как брата, ощущал утрату как непрерывную ноющую боль. Общая печаль усугублялось сознанием того, что Агиадам удалось уничтожить убийцу, на поимку и показания которого сторонники молодого Эврипонтида делали большую ставку. Тучи, сгустившиеся над Пирром, налились зловещей чернотой.
Как, впрочем, и те, что висели над головой. Галиарт поднял капюшон плаща, когда первые капли дождя упали ему на руку, искренне надеясь, что они успеют достигнуть причалов Гития прежде, чем стихия по-настоящему рассвирепеет. «Навсикая» и без того двое суток не могла покинуть Кидонии из-за ненастья, и лишь опыт капитана, приказавшего поднять якорь при первых признаках улучшения погоды, позволили кораблю воспользоваться сутками относительного затишья и преодолеть путь между Критом и берегом Пелопоннеса. По правому борту проступили, проползли мимо и скрылись за кормой невнятные очертания статуи Посейдона, стоящей на Малейском мысу. Теперь гнев Владыки Морей был почти не страшен: триера вошла в Лаконский залив, и при усилении волнения могла укрыться в гавани одной из прибрежных крепостей. Пока в этом нужды не было — «Навсикая», паруса которой наполнял попутный ветер, миновала мыс Ослиная челюсть, оставила за кормой огни Асопа и Акрии и, удалившись от берега, ходко шла к Гитию, главной морской базе Лакедемонского государства. Украшенный торсом богини-покровительницы нос корабля вспарывал поверхность моря, иногда из воды показывался грозный, окованный медью таран.
Хотя между мысом Малея, юго-восточной оконечностью Пелопоннеса, и гаванью Гития было более четырехсот стадиев, «Навсикая» преодолела их за каких-то четыре часа. У причала толпилась внушительная толпа встречающих — Галиарт не сомневался, что конник с Малейского мыса проделал путь до Гития вдвое быстрее, чем триера и сообщил о приближении корабля, везущего царевича-отцеубийцу. Пирр, с серым лицом и стиснутыми кулаками, уже стоял у борта, окруженный стеной номаргов. Цепи, одетые по приказу царя Полидора как знак преступления и позора, напротив, делали Эврипонтида похожим на скованного Прометея, гордого и могучего титана. Это сходство, вкупе с развевающимися черными волосами и огненным взглядом придавали наследнику дома Эврипонтидов пугающий ореол, приводящий в трепет всякого, кто смотрел на него.
Всякого, кроме номаргов.
Когда сходни были сброшены, Триста вытолкали Пирра на причал и повлекли к стоявшей под деревянным навесом группе встречающих. «Спутники» и Гермоген, бледные от гнева и бессилия, шли следом. Мелкий противный дождь мочил их головы, под ногами хлюпали холодные лужи. У Галиарта возникло чувство, что сейчас произойдет что-то очень нехорошее.