Генри с трудом разлепил глаза. Свет едва пробивался через мутное чердачное окошко таверны «У дядюшки Мака». Рядом, на своей койке, оглушительно храпел Блонди. Охая и держась за голову, Генри растолкал приятеля.
— Эй, очнись.
— Убью, гад, уйди, — прохрипел Блонди.
— Ты лучше ответь, почему мы здесь и где Хрюша?
Лицо у Блонди распухло так, словно он вчера пытался подраться с пчёлами.
— Ты вообще ничего не помнишь?
— Немногое, — честно ответил Генри.
— Везёт тебе. Многое забыть я бы хотел, а не сгорать от стыда, да что теперь. Ладно, не буду нагружать тебя твоими вчерашними аморальными выходками, отвечу просто. Хрюша отсыпается на постоялом дворе, там он отключился и мы его не донесли. С дядюшкой Маком мы вчера взяли расчёт. Точнее, он нам с тобой позволил переночевать тут, вместо нашей оплаты за прошлую неделю. Ты этому факту так возмутился, что хотел купить весь трактир, но я тебя кое-как угомонил, чтобы ты не светил лишний раз золотишком. Но я бы на твоём месте на глаза ему не попадался, Мак, кажется, сильно обиделся на твои вчерашние вопли, что этот крысиный угол ты можешь купить тридцать три раза и ещё сдача останется.
— Ох ты же, чёрт.
— Да нет, нормально, к этому дядюшка Мак ещё спокойно отнёсся. Полагаю, он и не такие пьяные бредни своих работников слышал. Но вот когда ты сказал, что переименуешь таверну в «У дядюшки Генри» и позволишь Маку работать у себя чистильщиком ночных горшков, по старой дружбе, вот на это, кажется, он уже обиделся.
Генри поёжился. Пожалуй, лучше и в самом деле многое из вчерашнего оставить в небытии. Постанывая и стараясь не шевелить головой лишний раз, он начал одеваться.
— Куда это ты намылился?
— Хочу проведать Жозефину, у меня перед ней старый небольшой должок.
Блонди, постанывая, как старый дед, приподнялся на локте.— Ах ты маленький ловелас, я так и знал, что тебе девчонки всё-таки нравятся, не смотря на то, что Хрюша мне тут наговаривал, пока ты не слышал. Хотя я и сам ловил твои загадочные липкие взгляды на мою мускулистую попку...
— Если бы за каждую сказанную тобой неправду у тебя нос рос, ты бы им до края земли уже доставал.
— Ваше недоверие, мой богатый друг, больно ранит моё любящее сердце.
Генри продолжил сборы, пытаясь влезть в штаны так, чтобы не упасть и не облеваться.
— Запланировал что-нибудь конкретное? — спросил Блонди.
— Хм. Не знаю. Погуляем там, наверное. Не знаю...
— Эх ты, балбес. Нарви и подари ей букет полевых цветов, — посоветовал Блонди со своей лежанки.
— Зачем? — удивился Генри, — если ей нужны цветы, что она, сама не может их нарвать? Этих цветов полно кругом.
— Ну ты и балбес, — сказал Блонди. — Ничего ты не знаешь. Ей не сами цветы эти нужны, а твоё внимание? Понимаешь?
— Нет, не очень.
— Вот смотри. Разве король не может сам пойти на охоту, убить оленя, разделать его и зажарить себе на ужин? Может. Но он делает это сам? Нет, потому что у него есть целый штат слуг, которые всё делают за него, потому что нашего любимого короля надо оберегать и всячески показывать, как мы его ценим. Смекаешь, к чему я?
— Не очень.
— Потому что ты балбес, — в третий раз повторил Блонди. — Может твоя Жозефина и сама себе цветов нарвать, и сама из повозки выйти, и даже дверь открыть перед собой может сама. Но ей было бы приятно, если бы ты сделал это за неё. Подарил ей цветы, подал ей руку и открыл перед ней дверь, тем самым показав, как ты о ней заботишься. Потому что с любимой женщиной надо обращаться, как с королевой, теперь въехал?
— Более-менее.
— Вот и умничка. Теперь иди и не забудь мои мудрые наставления, а мне дай поспать уже, голова и без тебя раскалывается.
Прислушавшись к советам Блонди, Генри нарвал букетик, оправил куртку и отправился искать извозчика, решив появиться с наибольшим шиком.
— В «Мягкие лапки», любезный.
Извозчик угрюмо кивнул и хлопнул вожжами. Колёса заскрипели по дороге. Молчание надолго не затянулось.
— Вообще, у меня гильдия своя, — сказал извозчик, не оборачиваясь, — а развозом я так, для души занимаюсь.
— Рад за тебя, друг, — сказал Генри.
Мимо пролетела богатая карета с кортежем охраны. Извозчик скривил лицо так, будто съел самый кислый фрукт в мире.
— Сначала трон купят, потом власть. А то, что править надо уметь... Куда?! Придурок! С твоими мозгами деревней править надо! Идиот. Где они только золото берут? Тоже покупают, наверное. Страна рабов и пейзан. Восходит на трон худой, глядь, сидит кабан, рожа что жопа, еще меня учит, как жить, гад. Дорогу покажешь?
— Вон за тем домом, направо.
Повозка остановилась возле постоялого двора.
— Поори, а?- попросил Генри.
— Это когда тебя бык боднёт, сам поорёшь. С тебя медяк.
Генри сунул ему монету.
— Подождёшь тогда пять минут?
— Таких балбесов даже жрицы не ждут.
Генри с букетом спрыгнул с повозки и извозчик тут же укатил, чуть не задавив козу.
— Вежливость в наши времена редкий товар? — послышалось сзади.
Генри оглянулся. В дверях стояла Жозефина, скрестив руки на груди, и посмеивалась, глядя вслед повозке. Генри смутился, всё уже пошло как-то не по тому романтичному пути, который он рисовал у себя в голове. Пытаясь как-то выйти из положения, протянул девушке букет.
— Вот, это, того, тебе.
Она взяла цветы и присела в поклоне.
— Благодарю, милорд, неожиданно, но очень приятно. Что же привело вас в наши скорбные края?
— Кхм-кхм, думал, может, прогуляемся вдвоём немного?
Жозефина подняла глаза к небу, демонстративно изображая задумчивость.
— Что же, погода прекрасная, почему бы и нет?
Она взяла его под руку и они медленно пошли вдоль улицы. Генри мучительно соображал, что надо бы о чём-то поговорить, но ни одна тема для разговора на ум, как назло, не шла. Сгорая от неловкости за свою тупость, чувствуя себя непроходимым балбесом, он со всех сил напрягся, стараясь выдать хоть что-то. Тщетно.
— У меня для тебя подарок, — сказал он, запнувшись на этой фразе раз пять.
Он припомнил, что при первой их встрече он был куда более красноречивым, и терялся, в чём причина такого безбожного косноязычия сегодня. Генри протянул Жозефине самый крупный сапфир, выуженный утром из сундука. Да, это было не совсем правильно, подрезать самоцвет из их схрона, но он честно хотел рассказать друзьям о том, что уже взял часть своей доли. Честно, но потом.
— Очень красивый, — сказал Луиза, — спасибо. На самом деле весьма неожиданный подарок.
— Он настоящий.
— Настоящий сапфир? — она рассмеялась. — Вы слишком щедры, мой принц.
— Я же обещал, что за твою доброту ко мне, я возмещу тебе тысячекратно, — сказал Генри. — Камень в самом деле настоящий, так что, вот.
— Я сделаю кулон и буду носить его у самого сердца, — сказала она с улыбкой, в которой безошибочно читалось, что она думает по поводу его заявлений, насчёт реальности камня.
Снова повисла неловкая пауза, пока Генри тщетно перебирал в голове, о чём вообще можно поговорить.
— Я бы, наверное, не смог играть в театре, — промямлил он.
— Почему?
— Сложно это, думаю, изображать кого-то другого.
Жозефина улыбнулась и пожала плечами.
— Не сложнее, чем на серебряном руднике работать, в любом случае. Тут, конечно, есть свои нюансы. Надо различать театр высокий и театр низкий. Это две совершенно разные ипостаси и сложность их вообще несопоставима.
— Что это такое?
— Высокий театр рассказывает про бремя страстей человеческих. О любви и ненависти, о дружбе, предательстве. Раскрывает души людей реальных и вымышленных перед толпой зрителей, чтобы пусть и на короткий миг приятно потревожить их собственные души и увести мысли к чему-то высокому, достойному и благородному, заставив забыть о низменном.