— Приподнимись, пропущу перевязь под спиной, — сказала Йорунн. На вопрос не ответила.
— Мы все умрём — борись или не борись — исход один, — сказал я. — Что бы мы не делали, нас ждут безмолвие, холод и тьма.
Старуха вздохнула и вновь промолчала. Она укрыла меня шкурой до самых плеч, я заметил на её сарафане броши из белого металла, так похожего на металл амулета Маргрет.
— Откуда у тебя это?
— Это? — покрутила она брошь. — Это ты подарил мне Бальдр. Незадолго до… гибели.
Йорунн провела шершавой ладонью по моей щеке, а потом попыталась встать на ноги. С первого раза у неё не получилось: старушечьи мышцы были слишком слабыми. Я вспомнил, что сказали мне Олав и Торир: Йорунн была молодой женщиной и отдала непрожитые годы за то, чтобы оживить меня. Я взял её за руку.
— Неужели тебе не хотелось пожить подольше? — прошептал я. — Знаешь, там в Хельхейме нет ничего хорошего — только холод и одиночество!
— Ты верно говоришь, что все мы умрём, Бальдр. Но вопрос в том: как? — многозначительно произнесла Йорунн.
Она нависла надо мной и поглядела в глаза.
— Я сделала это, чтобы обрести в душе огонь, который грел бы меня и освещал мне путь во мраке.
— Ты хотела дать шанс людям спастись от чудовищ?
— Я хотела дать шанс тебе, Бальдр! Чтобы ты мог искупить свой грех и обрести огонь, который согревал бы тебя на бескрайних просторах Хельхейма, когда ты вновь вернёшься туда.
— Но, если я не искуплю своего греха, твоя жертва будет бессмысленной…
— Я любила тебя, Бальдр, — прошептала Йорунн. Шёпот её был похож на девичий, знакомый мне. — Ты был добрым и щедрым. Когда меня за колдовство изгнали из Хедвига, ты подарил мне усадьбу на Песчаном берегу. Так что моя жертва не может быть бессмысленной. Это моя благодарность тебе.
Глаза Йорунн увлажнились. Мои тоже. До этого момента я чувствовал себя одиноким, всеми преданным, но Йорунн дала мне понять, что я был не одинок.
— Останься со мной в Хедвиге, — сказал я. — И скажи людям Рёйрика, что я прошу их тоже остаться.
— Я останусь с тобой, — кивнула Йорунн. — Но с воинами говорить должен ты сам.
Рана не заживала. Йорунн промывала её каждый день и поила меня снадобьями — это помогало бороться с воспалением и жаром. Но я должен был принимать зелья Йорунн на завтрак и на ужин, от чего вкус моей пищи стал ещё более отвратительным. Чувствовать я стал себя вполне хорошо. Хорошо для драуга.
Опираясь на палку, чтобы меньше бередить рану, я вышел на двор.
— Ты похож на Рёйрика, — заметил Кетиль, сидевший на скамье у крыльца.
— Такой же мёртвый? — ухмыльнулся я.
Кетиль скривил лицо в усмешке.
— Как дела в усадьбе? — спросил я. — Много умерло в ту ночь?
— Пять мужчин на стене, считая Рёйрика. И семь женщин и детей в усадьбе.
— Прикажи сделать такие запасы дров, какие только возможно, — приказал я. — Не стоит щадить лес, если наши дети не доживут до дня, когда смогут им воспользоваться.
— Хорошо, ярл, — Кетиль встал и поклонился мне.
— Вы останетесь со мной? — прищурился я.
— Рёйрик погиб, и нам некуда идти, — ответил Кетиль. — Я был бы рад служить тебе. Да и все были бы рады. Но… — воин прочистил горло и переступил с ноги на ногу.
— Говори, ну! — потребовал я.
— Ты не хочешь служить конунгу… Никто из нас не желает войны. Нам довольно войны с чудовищами, понимаешь, ярл?
— По-твоему, я похож на того, кто её желает? — я прищурился и развёл руками, предлагая Кетилю лучше присмотреться к моему болезненному виду.
Воин в задумчивости сложил руки на груди, а я опёрся подбородком на палку.
— Пока не изгоним тёмных тварей в бездну, из которой они явились, я не развяжу войны с Хёрдом, — произнёс я. — Веришь мне?
— Я верю тебе, ярл, — заглянул мне в глаза Кетиль. — Во время битвы на стене ты… ты показал, что заслуживаешь доверия. Все мы готовы были следовать за тобой. Ну почти все…
Кетиль вновь переступил с ноги на ногу.
— Ну! Говори, — буркнул я.
— Рагги… Сынишка Рёйрика, — Кетиль почесал голову. — Ты видел его, он всегда ходил со стариком. Он ещё глуп и сердится на то, что ты забрал у отца усадьбу. Вразумить бы его…
— Где он? — спросил я.
— За стеной, у могил.
Я двинулся под моросящим дождём к воротам. Сперва во мне разгорелась злость, и я представлял, как отхлещу мальчишку своей палкой и прогоню прочь за то, что смел считать мой дом своим! Но холодный ветер постепенно унял ярость. Что он знал, этот мальчишка? Много ли он видел в жизни?