-Чем я заслужила такое обращение, тем что просто хотела другой жизни, тем что просто не хотела уподобиться вам!?, - воскликнула она в отчаянии. В одну секунду перевернулся мир, её горячо любимый отец, предстал перед ней в образе в доску пьяного тирана. Ника повернулась на звук кукушки, что ознаменовала полночь. Краем глаза девушка заметила, как отец хватает кочергу, что всегда стояла у печи, и замахивается по своей дочери со словами: “Ах - мы для вас серость, ну получайте, Ваше Величество!”-, последнее, что она помнила, был резкий удар, жутко болели ребра, почему-то появился судорожный холод по ногам, она упала, казалось упала на холодную воду или что-то в этом роде, что было дальше девушка не помнила, Ника слышала только шаги матери, что встала, услышав странные звуки. Девушка очнулась в больнице, четыре дня спустя, всё что было у неё перед глазами, казалось какой-то странной историей из книги, но никак не реальностью. По странному стечению обстоятельств, Нику положили в ту же палату, где когда-то лежали они с Иосифом после озерного приключения, в палате она была одна, но мгновенье спустя, она заметила сидящего на стуле Иосифа, ближе к изголовью кровати, видно, что молодой человек был жутко уставший, в черных джинсах и коричневой футболке. Ей капали капельницу, зачем, она не знала, почему-то хотелось пить, было больно подняться с кровати, Ника смогла лишь немного приподняться, чем и разбудила Иосифа, не открывая глаза, он спросил:
-Очнулась?
-Что ты здесь делаешь?
- Это сейчас как раз таки не важно, важно то , как ты себя чувствуешь?
-Болят рёбра, живот и немного ноги.
-Это нормально.
- После чего?
-Что ты помнишь?
-Последнее что помню - мамины шаги и ночную рубашку.
-Ты здесь уже четыре дня, начнём с этого.
-Четыре!!!?А Коля, он….
- Он думает, что ты поехала к родне и сейчас лежишь с гриппом и температурой.
-И правильно, спасибо, он не должен знать, ему не до того.
- Я так и знал…удар был сильный, были ушибы внутренних органов, ещё неделю будешь в больнице, а потом - я заберу тебя к Коле.
- Отец?
- Ника он ударил тебя и тебя сейчас волнует его состояние!?
- Да
-Он дома, отходит от событий вчерашнего….он не помнит ничего, помнит только как сел ужинать ещё до твоего приезда.
- Весело, - это было единственное, что она могла сейчас сказать, так как плохо ещё соображала, что происходит.
- А мне вот не весело, ночью звонят, говорят: сестра при смерти, в луже крови в собственном доме. Теперь было понятно, что за лужа холода окутала Нику, но от этого было не легче. В палату зашёл врач, довольно высокого роста в синей шапочке и с кучей бумаг, острые черты лица, кудрявые волосы, добродушные глаза, фактурный нос, тонкие пальцы рук - перед девушкой стоял дядя Иосифа - Родион, хирург, который по совету своих родителей и старшего брата, трудился в обычной больнице, редко покидая пределов родного города.
- Демидова, Йося - ты ей сказал?, - спросил Родион , намекая племяннику на то, чего Ника не понимала.
- Да, я ей сказал что у неё многочисленные ушибы внутренних органов , -странно медленно, будь то по слогам, он повторял уже ненавистный Нике термин.
-А!, - хирург посмотрел в начале на Нику, потом на племянника
- Она может отлежаться дома, уж давят эти больничные стены?
- Может, когда я окончательно буду уверен в том, что она пошла на поправку, а сейчас , Йося - брысь отсюда! Я буду осматривать пациентку.
Парень вылетел из кабинета, словно по волшебству. А доктор продолжил осматривать Нику, спрашивая о мучащих её болях и общем состоянии. Иосиф не пустил к Нике так рвавшихся маму и протрезвевшего отца, он даже вступил с ним с перепалку и разбил ему губу, выбив при этом пару зубов. Он понимал, ей сейчас они не помогут, а нанесут ещё больший психологический урон её и так хрупкому здоровью, которое ещё пару дней назад висело на волоске. С тех пор, она ненавидела больничный запах, запах наркоза, который еще долго не мог выветриться из её рецепторов – этот запах напоминал ей смесь запаха хлора и незрелой тыквы, он казалось был повсюду, но это прошло и спустя несколько недель жизнь вернулась в обычное русло, как ей казалось…
Вернувшись к Николаю, она все так же заботилась, вот только юноша заметил, что что-то в ней изменилось – взгляд, он стал звериным, безразличным, пустым. Ей надо было оказаться на волосок от смерти, чтобы понять – она вполне сможет без него. Да, будет больно, горько и пусто, но это пройдёт, как проходит скорбь, как проходят муки и страдания, она знала – будут шрамы, будет много взлётов и падений. Она должна всё это пройти сама, ведь, как сказал один мудрый человек – только одинокий путник доходит до цели. Это их судьба, их дорога, их жизнь, которую они должны пройти по одиночке, главное это вовремя понять и не зайти слишком далеко. Ника делала вид, что с упоением была погружена в его рассказы об учителях и сокурсниках, а сама тем временем, обдумывала план своего ухода. Этот план должен был быть безупречным, он должен был нанести минимальный урон моральному состоянию парня. Здесь в Нике проявилось чувство холодного расчета и жертвы ради любви. Из всего Колиного монолога, она уловила лишь пару личностей, но этого было достаточно…
Петр Антонович Пестов – про него Нико мог говорить часами, он хорошо был знаком с его мамой – Ламарой, именно она настояла на жесткой муштре, дала Петру Антоновичу в руки палку при этом сказав: «Лупите его, коль что не так, претензий не имею». Мать очень хорошо знала сына, к воспитанию ремнём, так сказать «кнутом и пряником», относилась вполне спокойно. В классе у педагога, все были равны и какого-то особого внимания он Коле не уделял, считал, что это просто неправильно и невежественно по отношению к другим своим ученикам. Пётр Антонович сомневался в том, что Николай сможет сделать всё так, как этого требовали поставленные столетиями правила, но юноша всегда выходил на сцену уже предчувствуя вкус желанной победы и добивался поставленного. Учитель видел в нём лидерские качества, уже тогда, когда он впервые вошел в его класс. Николай не переносил критики, хотя и спокойно её выслушивал, как говорил Пётр Антонович: «В этом мальчике грузинского самолюбия в два раза больше, чем он сам». Педагог был рад успехам своего ученика, они могли поговорить на достаточно откровенные и задушевные темы, просто часами. Он уважал в своих учениках трудолюбие и успех, добившийся не за счет денег, а за счет таланта. Но даже талантов – он не жалел и не гладил по голове, он требовал большего, чем от остальных. «…Чувство приближения к идеалу должно присутствовать у артиста всегда» -, говорил он. Успех человека, решает его характер, его внутренняя жилка, этому невозможно обучить, невозможно дать, оно должно быть в человеке – только характер может дать поразительные результаты. Во многом, юный танцовщик был обязан своему учителю, он дал ту базу, дисциплину, привил ему своеобразное уважение к профессии, чувство самопознания, ведь артист – это вечный ученик. Петр Антонович развивал в детях творческое зерно, водил на выставки, в оперу, рекомендовал литературу, которая была обязательна, ведь многие до встречи с ним думали, что в балете мозги не обязательны, а что тогда обязательно? Дети были вообще далеки от искусства, он попытался дать им хоть малые крупицы тех знаний, что знал сам, как видим, у него довольно неплохо получилось. Учитель – это путеводная звезда, дающая всё светлое и искреннее, но вот будет ли этот свет подарком для человечества или его самой верной гибелью, зависит лишь от ученика, каждому дано столько – сколько он сможет унести.
Марина Тимофеевна Семенова, на первый взгляд, это была хрупкая женщина, но как только она пересекала порог класса, она видела всех насквозь. Это был дар, подаренный ей свыше, за проведенные на сцене годы, она легко могла отличить светлого и добродушного человека от гнили, которой было предостаточно в театре. Она – это человек новшество, она вносила маленькие коррективы в спектакли и выступления, ведь образ то соткан из мелочей, такие мелочи и меняли всё. Николай, был для Марины Тимофеевны всем, она могла его хвалить и тут же бить, тактильный контакт был важен, для лучшего понятия профессии. Она проверяла своих учеников, проверяла, как они переносят комплименты и критику, многие просто не выдерживали, оставались лишь единицы. Да, трудно было представить, как эта хрупкая, но энергичная женщина, устраивала дедовщину в классе, еще похлеще, чем матёрые солдаты. Издевательства, восхваление, потом просто отрешение – она готовила артистов ко всему, многие бы сказали «садистка», а многие бы восхищались. Сойти с дистанции нельзя было – она не отдавала такого приказа, ты либо дойдешь до финиша, либо сорвешься в глубокую пропасть, откуда просто нет выхода, ведь только чистая душа способна поднять человека, даже с самых далеких глубин ада. Марина Тимофеевна выбивала дурь из молодых артистов, она убирала эту «звездную болезнь» раз и навсегда, заходя в класс, никто из учеников даже не мог подумать - что он звезда, здесь – они все были солдатами, которым не разрешалось прыгать выше намеченных звезд, пока они как следует не окрепнут. Она могла кидать в сторону своих учеников любые оскорбления и насмешки, а ты должен был терпеть, профессия у артистов такая – всё терпеть, и молча делать своё дело. Она учила тому, что надо быть благодарным своим учителям, как и она в своё время была безмерно благодарна – Агриппине Яковлевне Вагановой, учителей не выбирают – они даются нам с выше, и иногда, удачные тандемы учителя и ученика, создают новый виток в искусстве. Семенова была Одеттой, не только на сцене, она была ею и в жизни – утонченная, простая, движение её рук напоминало движение пера на чернильной ручке, оно было идеальное, выработанное просто до автоматизма, вот это была школа, та старая школа, когда ты не задумывалась над движениями, тело делало всё само. Балет – душой исполненный полёт. Она знала эстетику, технику, пластику, она знала – как сделать полёт бесконечным, живым. У неё была грация, непревзойдённая грация, любые движения, были как будь-то продуманы на перёд. Она имела фантастическое уважение, в первую очередь, к самой себе, если ты не уважаешь себя, зачем тогда существовать, уважение к себе – это фундамент личности, залог успеха. Марина Тимофеевна не позволяла людям из кабинетов, далеким от балета, управлять жизнью на сцене. Каждый урок вела, словно королева, она восседала, смотря на своих учеников, как когда-то Агриппина Ваганова смотрела на неё, на тощую девчонку, что казалось гремела тонкими косточками, стоя у станка. Девочка выросла и поняла одну истину, не нужно ждать похвалы – настоящему таланту нужны унижения. Николай помнил первые слова, которые ему сказала эта без преувеличения – великая женщина: «Хочешь хорошо танцевать – иди ко мне».