Если мы теперь поедем дальше на восток, то на пути еще не раз будем встречать ступенчатые храмы, что характерно и для Явы, и для Бали. Сукух не только представляет собой нечто неожиданно чуждое, единственное в своем роде, но, как ни парадоксально, одновременно означает первое знакомство с храмовой формой, которая постоянно будет встречаться нам в самых священных местах древнейших культур этих островов. Это целый мир, которому до сих пор не было уделено должного внимания и который еще предстоит исследовать во всех его взаимосвязях.
Сравнительно недавно на южном склоне вулкана Аргапура на Восточной Яве были обнаружены новые многоярусные ступенчатые храмы. Начиная с Рамбипуджи мы безуспешно пытались разузнать об этих святилищах. Как ни хотели нам помочь местные жители, чьи плантации какао и каучуковых деревьев простираются далеко вверх по склонам почти до самого кратера вулкана, они не могли дать точный ответ относительно местоположения интересующих нас храмов. Мы узнали лишь о существовании тропы, по которой можно добраться до цели пешком за какие-нибудь три часа, однако яванец, вызвавшийся быть проводником, вел нас три дня.
Таким образом, наша попытка найти по дороге на Бали новые звенья в цепи древнеисторических ступенчатых храмов вначале потерпела неудачу. Однако мысль о том, что здесь мы, возможно/ приблизились к ответу на один из главных вопросов относительно смысла и значения древних религиозных культовых сооружений Индонезии, больше не оставляла меня в покое и позднее, на Бали, привела к некоторым интересным наблюдениям.
В Кетапанге мы последний раз переночевали на яванской земле. Заросший джунглями северо-запад Бали теперь был уже совсем близко. Переправа с яванского берега на балийский осуществляется с помощью постоянно курсирующего автопарома всего за полчаса. Символический знак Гилимапука, куда причаливает паром — сложенные из кирпича высокие балийские ворота, своеобразие которых заключается в том, что они не запираются, а состоят лишь из двух сужающихся кверху столбов, которые на многочисленных храмах Бали часто украшаются богатыми барельефами.
Самый древний образец ворот такой своеобразной формы находится не на Бали. Мы нашли их в полуразрушенном состоянии вблизи небольшой восточиояванской деревушки Тровулан, по виду которой вряд ли скажешь, что тысячу лет назад она была центром могущественного восточнояванского государства Маджапахит, куда кроме Бали входили и многие из островов сегодняшней Индонезии, хотя трудно представить, как правители Маджапахита могли контролировать столь отдаленные области.
Дорога от Гилиманука на юг — одна из самых неблагоустроенных на Бали. «Долгим путем через Гилиманук» пользуются чаще всего грузовые машины, доставляющие товары с Явы на Бали. Люди же в основном летают самолетами.
И тем не менее именно здесь, на северо-западе острова, находится храм, который сразу напомнил нам яванскую пагоду, только расположен он не на склоне горы, а на крутом берегу моря, — это Пура Рамбут Сиви — святилище изумительной красоты, возвышающееся среди рисовых террас.
Его возникновение, так же как появление знаменитых морских храмов Танах Лот и Улу Вату на юго-западе и крайнем юге Бали, связано с ритуалом заклинаний морских божеств, демонов океана, который часто бывает очень бурным.
Аналогичные сооружения, к которым относятся знаменитые храмы Бесаких, Бангли и Менгви, расположены в глубине острова на склонах холмов или гор. Пура Рамбут Сиви — единственный храм, террасы которого поднимаются вверх от моря. Он напоминает о том, что в древнейшей балийской религии кроме гор есть еще и вторая сфера, которую также считают священной и перед которой испытывают страх и благоговение, — море.
Яванизация Бали и исламизация Явы
Нура Рамбут Сиви — не только ступенчатый храм, возвращающий нас мыслями к Яве и лишний раз подчеркивающий различие между Бали и Явой, по и первый балийско-индуистский храм, с которым мы встречаемся, покинув Яву и прибыв на Бали, и одновременно еще действующее индуистское святилище — трудно придумать более приятное знакомство с Бали.
То, что, проезжая через Яву, мы воспринимаем как историю, здесь — живая современность. Позади нас остался скучноватый, не выделяющийся никакими значительными сооружениями мир ислама, и мы спрашиваем теперь себя, что означает эта «граница» и как она образовалась.
Столетия после Удаяны были для Суматры, Явы и Бали временем жестоких, кровавых междоусобиц соперничающих династий и стремящихся наверх аристократических семейств, которые прокладывали себе путь с помощью мятежей, интриг и вероломных убийств. Лишь немногим правителям удалось царствовать долгое время без кровопролития, что в большинстве случаев было результатом успешно кончавшейся перед этим борьбы за власть. Одним из тех, кому это удалось, был Раден Виджая, с 1294 года раджа восточнояванского государства Маджапахит. Во время правления его преемников яванизация Бали, начатая женой правителя Удаяны, была последовательно доведена до конца. Начиная с определенного времени контакт стал таким тесным, что в летописи двора Маджапахита, относящейся к XIV веку, мы читаем, что на Бали нравы и обычаи точно такие же, как на Яве.
Однако эта гармонизация происходила не без применения силы, поскольку в противоположность своим властителям, связанным с правящими семействами Явы родственными узами, балийский народ всегда стремился к независимости и упорно придерживался своих традиционных форм религии.
Вследствие этого интенсивные связи между Бали и Явой все более ослабевали. Когда в 1284 году Кертанагара, последний яванский правитель государства Сингасари, арестовал раджу Бали, казалось, что относительной свободе острова, полученной после смерти овеянного легендами правителя Эрлангги, пришел конец. Однако в 1292 году Кертанагара был убит, и в результате этого в возникшей сумятице Бали еще раз удалось сбросить с себя господство Явы и даже во времена правления Радена Виджаи остаться сравнительно независимым. В период же правления его сына Джаянагара Бали воспользовался потрясшей Яву борьбой за политическую власть. Народные восстания и мятежные князья вынудили Джаянагару покинуть столицу острова. Однако один из его министров, Гаджа Мада, помог ему вновь запять трон, а затем убил его с помощью его же личного врача Тапка, которого потом приказал казнить.
Гаджа Мада был одним из типичных государственных деятелей своего времени — властолюбивым, жестоким, настойчивым. Именно он в результате похода на Бали в 1343 году добился окончательного покорения и яванизации острова.
Это событие получило отражение не только в летописи Маджапахита, по и в мифологизированных, характеризующих балийское мышление того времени хрониках острова. Они сообщают, например, о визите Гаджа Мады к Беда Улу, балийскому правителю Пенджеига, который был известен своими магическими способностями. Однажды он, высокомерно полагаясь на свое магическое всесилие, заявил, что отрубит себе голову и что поставит ее на место так, что не будет видно ни малейшего следа. Шива был разгневан его самоуверенностью, но, не имея возможности лишить правителя его магической силы, превратил отрубленную голову в голову дикого кабана. Поэтому имя Беда Улу и значит «превращенная голова». Потрясенный правитель запретил под страхом смертной казни смотреть на его лицо. Гаджа Мада, зная об этом страшном запрете, прибег к хитрости, чтобы увидеть кабанью голову Беда Улу. Попросив разрешения подкрепиться, он достал из своей дорожной сумки с провиантом длинный стебель папоротника и отправил его себе в рот. При этом он так сильно запрокинул назад голову, что смог взглянуть на лицо Беда Улу. Тот затрясся от гнева и тотчас же убил бы Гаджа Мзду, но не посмел этого сделать, ибо существовал строгий запрет, не позволявший трогать человека во время еды. Уверенный в своей безопасности, Гаджа Мада одержал победу в этом поединке, а Беда Улу сгорел от «внутреннего пламени стыда». Эта мысль смертельного поединка без оружия глубоко укоренилась в старобалийском мышлении.