Этой продолжительной церемонией официальная часть свадьбы заканчивается. Однако гамелан продолжает звучать. Подруги невесты исполняют традиционные танцы. Поздно вечером, когда молодая пара уже ушла, даланг со своими помощниками устанавливает сцену для ваянга, чтобы позабавить тех, кто неутомимо будет праздновать до рассвета, и своим несравненным искусством кукольника увести их фантазию далеко-далеко, в стародавние времена «Рамаяны» — истории счастливой и одновременно несчастной четы — Рамы и Ситы.
Когда брак заключен, жизнь, по балийским понятиям, приобрела свой смысл. Теперь нет необходимости в каком-то особом обряде посвящения или освящения. Ход жизни теперь определен ритмом работы и праздников общины, рода и деревни.
Мужчина как член банджара имеет право обсуждать все вопросы, касающиеся жизни деревни. Поскольку он рисовод, он должен вместе со своими старшими родственниками-мужчинами обрабатывать рисовые поля и ухаживать за ними, ведь на Бали этим занимаются только мужчины.
Лишь во время сбора урожая на поле могут появиться и женщины, чтобы помогать срезать стебли риса с помощью традиционных маленьких бамбуковых ножей. И здесь во время менструации строго соблюдается табу, нарушение которого ведет за собой божью кару и опасность для урожая. Согласно древнему поверью, которое существует у многих народов Индии и Юго-Восточной Азии, от месячных исходит роковая, даже смертоносная волшебная сила, поэтому страх перед женщиной в этот период настолько велик, что с ней стараются по возможности даже не встречаться. На Бали верят, что мужчина, который коснулся хотя бы капли крови в период менструации, станет нечистым, неизлечимо заболеет, а затем вследствие этого загрязнения умрет.
Не исключено, что в этих древних представлениях о временной нечистоте женщины следует искать и причину того, что на Бали не существует супружеских отношений в том смысле, в каком мы их себе представляем. Супругов разделяет рабочий день, да и во всем остальном у них действительно очень мало общего.
В балийских домах, куда меня приглашали, женщина ни разу не сидела с нами за одним столом. Зачастую она вообще не появлялась или же появлялась только для того, чтобы поставить на стол еду, приготовленную ею на кухне. Даже во время вечернего танца или представления ваянга мужчины и женщины сидят отдельно. На этот счет всегда существовала традиция, согласно которой на спектакле ваянга мужчины сидят перед ширмой кукольника, а женщины — за ней. Лишь молодое поколение из понятных соображений держится парами; впрочем, после свадьбы все сразу же меняется.
Жизнь балийца в значительно меньшей степени определяется семейными отношениями и в большей — обстоятельствами, связанными с общиной. Деревенские собрания, банджар и сека, с их многообразными действиями определяют жизнь женатого человека неизмеримо больше, чем повседневная домашняя жизнь, важнейшие запросы которой также связаны с общиной.
Даже с возрастом балиец не становится более привязанным к дому. Пожилой балиец — обычно член существующих в деревне групп, к совету которого с уважением прислушиваются, даже если он сам, после того как его сыновья женятся, уже выходит из состава деревенского совета мужчин, поскольку в случае женитьбы сыновья становятся преемниками отцов в совете. Однако это, разумеется, не означает, что опыт стариков уже никому не нужен.
Смерть — промежуточная форма
существования
Как рождение человека не означает для балийца вступление в незнакомый мир, так и смерть не значит окончательного прощания с этим миром. Рождение и смерть лишь промежутки бесконечного существования, бесконечного бытия, в котором имеются высоты и глубины, но нет конца. Даже церемонии последнего очищения душ, согласно балийской вере, не являются чем-то окончательным, поскольку в миллионолетиях все повторяется и ничто в действительности не исчезает и не пропадает.
Поэтому балиец не боится смерти. Бессмертная душа оставляет «джеро» — тело, смертную оболочку человека, чтобы перейти в другую форму жизни, которая может быть разной, однако на нее могут в известной! степени повлиять образ жизни самого человека и определенные духовные обряды после его смерти.
Когда балиец умирает, собираются его семья, друзья и родственники, чтобы проститься с усопшим, оплакать его смерть и высказать соболезнование самым близким. Женщины, как предписывает обычай, приносят рис, фрукты и кур.
Если усопший не князь и не брахман, то после обряда священного омовения и церемонии освящения его жрецом, во время которой ему кладут в рот кусочек золота или драгоценный камень, означающие символическую еду для начала нового пути, его заворачивают в простыни и несут на кладбище, где он должен быть похоронен уже в день смерти, чтобы не вызывать гнева богини усопших или злых духов. Душа умершего в это время находится в освященном лампионе — цветном фонарике, который вешают перед домом на высоком бамбуковом шесте.
Дом, в котором кто-то умирает, с момента наступления смерти считается нечистым. Те, кто посетит этот дом, также становятся нечистыми и могут снова прийти в храм лишь после того, как пройдут церемонию очищения.
Смерть балийца в деревне на некоторое время меняет ход жизни в ней и в банджарё. Деревенский храм должен быть закрыт. Покрытые шипами листья пандануса перед его воротами показывают, что в деревне царит нечистота. Намеченные праздники независимо от их предназначения отменяются или переносятся. Деревенское собрание обсуждает возникшие в деревне проблемы не только религиозного, но и практического характера. Эти вопросы продолжают оставаться насущными для семьи и деревни и после того, как покойник давно уже похоронен. Устанавливается время его кремации, определяется, как будут проходить торжества, предусмотренные в связи с этим событием, даже если все это будет проведено спустя месяцы или даже годы.
Брахманы и князья, посвященные в жрецы, не предаются земле. Их кладут в гроб, который устанавливается в самом красивом павильоне их двора, и там они находятся до тех пор, пока не придет определенный жрецами и астрологами наиболее благоприятный день для кремации. До этого момента они пребывают в священном сне в кругу своих самых близких, которые ежедневно приносят им еду и напитки, как будто они действительно еще живы.
В соответствии с балийской верой, жизнь и смерть, как любая двойственность человеческого существования, относятся к «рува бинеда», к противоположностям, причем в качестве третьего элемента, связующего звена обеих крайностей выступает сон.
Балийское учение о противоположностях основывается на извечном противоречии мужского и женского начал, точнее говоря, отца и матери. Балиец действительно верит, что отражение собственного «я» в глазах другого — не отражение в зеркале, а, напротив, существование настоящих маленьких людей, а именно отца и матери.
В глазах каждого человека, как считает балиец, живут души его родителей: в правом глазу — душа отца как символ луны, в левом — душа матери как символ солнца.
Эти символы душ отца и матери балийцы называют «атма» и верят, что они, подобно мужу и жене в действительной жизни, стремятся к соединению, которое находится в середине, между бровей. Благодаря соприкосновению с «мртой» — соком жизни, они также соединяются в живое единство. Однако во сне этой общности нет, и атмы отца и матери могут соединяться или разъединяться.
Поскольку атма во сне после отделения от мрты свободна, то есть не соединена ни с телом, ни с атмой другого пола, она может оставить человека и блуждать вне его тела. При этом она встречается с другими атмами, принадлежащими другим умершим, которые еще не родились заново, но и не нашли путь к одному из небес, открытому человеческим душам.