Процессия со своим высоким, устремившимся в небо золотым наконечником медленно движется по улицам старого княжеского города, который в 1963 году был частично разрушен во время извержения Гунунг Агунга. Сегодня совсем немного осталось следов, напоминающих об этом извержении, даже рисовые поля, когда-то сплошь залитые лавой, вновь покрылись растительностью. Зеленые, коричневые или желтые, в зависимости от стадии роста риса, поля террасами поднимаются по склонам гор.
Подобно извивающейся громадной белой змее с красными пятнами (группы музыкантов) и золотыми наростами (башни), процессия спускается к берегу моря. Издалека доносится перезвон колокольчиков и гонгов. Все это вместе создает впечатляющую картину единства людей и природы, в которой прошлое сливается с настоящим, с достижениями сегодняшнего дня.
Внизу, у моря, башни ставят на песок — одну рядом с другой, и все вместе они смотрятся как золотой замок на фоне бушующих морских волн. Члены княжеского семейства занимают свои места, чтобы в молитве и медитации провести последние часы общения с предками, что кажется неестественным, ибо символы их душ давно сожжены. Однако здесь находятся золотые башни, служащие (хотя и в другой форме) символами того, что уже превратилось в пепел, и скоро сами превратятся в пепел, который, как в свое время пепел сожженных предков, наконец будет предан морским волнам.
А день уже клонится к вечеру. Солнце постепенно заходит за горизонт, растворяясь в нежных алых красках. Тысячи людей стоят, сидят, лежат на склоне и смотрят вниз на редкую и вместе с тем знакомую картину: на золотые башни и сидящих перед ними, погруженных в благоговейное раздумье людей, таких же, как они, балийцев и вместе с тем как бы отрешенных от мира, поскольку для них наступают последние мгновения исключительного события. Сейчас, когда зайдет солнце, им принесут факелы, и за считанные минуты они превратят золотую действительность искусно изготовленных башен в то, чем все мы были, есть и будем, — в пепел.
Это последний, заключительный аккорд праздника Балигиа — последний акт всех повторяющихся событий жизни и смерти, как сказал бы балиец. Ведь после того как золотые башни растают в багровом пламени, после того как их прекрасная форма перейдет в бесформенную массу, низвергнется в ночь и их остатки будут преданы морским волнам, воцарятся тишина и покой — покой, который передает равномерное движение волн.
ПО ИСТОРИЧЕСКИМ И СВЯЩЕННЫМ МЕСТАМ
Вечность преходящего
Священный праздник такого высокого уровня, как Балигиа, проводится не на каком-то особом месте, отличающемся знаменитым прошлым или уникальной архитектурой, — для него отводится временное место, и уже через несколько дней даже не верится, что здесь проходила значительная религиозная церемония. Это очень характерно для балийского мышления. Тем самым балиец подчеркивает не только неповторимость события, но и его преходящий характер. Возможно, столь необычное мышление связано, с одной стороны, с геологической структурой острова, который постоянно находится под угрозой извержения вулканов, ведь почти все на Бали несет на себе следы катастроф, а с другой стороны, с религиозным значением церемонии очищения душ, производимой во время Балигиа, поскольку в итоге оно не опирается ни на что постоянное и не создает ничего сущного.
А может быть, этот глубокий смысл скрыт в чертах балийской архитектуры? Кроме стен, ворот, башен и пьедесталов для богов, столетиями многое (например, залы для собраний и молельни) здесь создавалось из материала, не отличавшегося долговечностью.
Для балийца была бы непонятна идея точного воспроизведения храма после его разрушения, как, например, реконструкция многих церквей и соборов, проводившаяся в Европе после второй мировой войны. Ведь балиец придает значение не самому храму, а происходящему в нем священному ритуалу. Здесь речь идет не о материальных или архитектурных ценностях, ставших религиозными символами, а о духовных взаимосвязях, о мире религиозных представлений, которые находят свое великолепное, но весьма недолговечное выражение в богатстве красок и разнообразии форм жертвоприношений.
К именные свидетели далекого прошлого встречаются на острове крайне редко. Мы можем посетить важнейшие из них во время однодневной поездки — ведь все они сконцентрированы в довольно небольшом районе южной части Бали, там, где свыше тысячи лет назад появилась и получила свое развитие древнейшая культура острова. Однако, когда мы говорим об этих свидетелях давно минувших времен, речь идет не о строениях, а о монолитах, о пещерном и рельефном искусстве. Связать все эти произведения с точными именами и датами просто невозможно, поскольку на Бали в отличие от Явы не существует какой-либо хронологической основы и изображении исторически датируемого. И в этом проявляется главная черта существования — отсутствие связи со временем, что и сегодня определяет ритм балийской жизни. Даты, которые балийцы устанавливают для своих праздников, отмечаемых ежегодно или раз в столетие, следует воспринимать лишь как следствие ритмических, а не хронологических факторов. В связи с этим о балийской культуре как культуре религиозной, вероятно, можно сказать, что она возникла из представления о вечности преходящего. Это касается жизни человека в ритме его земных рождений, круговорота сева и урожая, что приобретает особый смысл в отношении к главному продукту питания — рису. Это касается и последовательности праздников, а также связанного со всем предыдущим чередования загрязнения и культового очищения, что стало закономерностью балийской жизни.
Пещера Гоа Гаджа
Путь от Денпасара к историческим достопримечательностям юга острова — это одновременно путь в горы, в мир все круче поднимающихся вверх рисовых и фруктовых террас, представляющих собой впечатляющую картину интенсивного сельскохозяйственного использования земли даже там, где ее крайне трудно обработать.
За Денпасаром вдоль дороги, ведущей на северо-восток, отделенные лишь звеньями небольших кустарных предприятий деревни выстроились одна за другой в сплошную цепочку. С древних времен на Бали в каждой деревне имеется свое, присущее только ей традиционное ремесло, передающееся из поколения в поколение.
Так, в Батубулане, уже известном нам своим древним храмом Пура Пусех, украшенным статуями Будды, мы встретились с искусством каменотесов. Перед каждым домом сложены уже готовые изделия — множество рельефных украшений для храмов, фигур стражей и демонов, медитирующих будд — все, что балийцы охотно ставят в своих кампунгах. Недавно в Батубулане появилось второе ремесло — текстильное, а именно прядильное и ткацкое производство. В деревне изготовляются прекрасные ткани для праздничной одежды, саронги, набедренные повязки, которые носят на всех праздниках, платки, шали.
Всего в трех километрах от Батубулана находится Челук, деревня, где обрабатывают золото, серебро и другие металлы и где с помощью самых примитивных инструментов из листа и проволоки создаются тончайшие металлические изделия, доставляющие радость не только туристам, но и неравнодушным к украшениям балийкам.
За Челуком дорога круто поднимается вверх и через высокий мост пересекает речку Петану, проделавшую себе путь в глубоком ущелье сквозь нагромождение скал. Для балийцев Петану — это река, на которую наложено проклятие. Долгое время воду из нее даже не отводили на рисовые поля, ибо считалось, что она способна погубить урожай.
Это поверье берет начало от древних индуистских преданий. Еще сегодня на Бали рассказывают о войне между богами и демонами, в ходе которой князь демонов Майя Данава отравил воду Петану. После битвы мучимые жаждой! боги выпили воды из реки и умерли. Лишь главный бог Индра, заподозрив недоброе, не стал пить и уцелел. Он вывел из земли священный ключ, воскресивший богов, и тем самым подарил им бессмертие. Можно предположить, что так возникла идея святой воды.