– В Румынии Библия жива, – заявляет мне мать Бенедикта. – Рождественская история повторилась. Теперь люди ходят на службу, чтобы молиться и осмыслять все свои исторические грехи.
В конце XVIII в., в самый черный час долгой ночи турецкой оккупации, болгарский монах по имени Рафаил провел двенадцать лет в стенах Рильского монастыря, вырезая деревянное распятие. На нем изображены 600 человеческих фигур, каждая величиной с рисовое зернышко.
– Сколько стоит такой крест? – восклицает отец Бонифаций, маленький горбун с развевающимися серо-стальными волосами, с бородой и мягкой, почти детской кожей, который живет за монастырскими стенами двадцать семь лет. И, отвечая на свой вопрос, снова кричит: – А какова цена человеческой жизни? Рафаил ослеп, вырезая это распятие!
Турки периодически нападали и разоряли Рильский монастырь. Каждый раз он восстанавливался. Ободранные своды, деревянные резные балконы, колокольня, комплекс фресок, в которых цвета обретают новую красоту на фоне горных снегов. Во время турецкого владычества в Рильском монастыре обитали 300 монахов. Когда в Болгарии власть перешла к коммунистам, их количество сократилось до двенадцати человек.
Двенадцать душ в населенных мышами коридорах, хранивших наследие целой нации! Там были запертые помещения, в которые веками никто не входил.
Теперь они все открыты.
Я вернулся в Рильский монастырь в 1990 г., через девять лет после предыдущего визита. Отец Бонифаций уже умер. Церковь, тогда темная и страшная, была полна прихожан. Потрескивал лес горящих свечей. В углу – фотография короля Бориса III, похороненного в монастыре в 1943 г. Коммунисты, придя к власти, в 1946 г. перенесли его захоронение. Вокруг фотографии Бориса – свечи, полевые цветы, хлебы причастия. Люди наклоняются и целуют ее. «Иисус Христос вернулся в Болгарию, – обыденным тоном сообщает мой проводник. – Мы должны заставить коммунистов сказать, где они захоронили Бориса. Теперь в Болгарии откроется много тайн».
«Кровь прольется в Северном Эпире», – гласят придорожные граффити близ северо-западной границы Греции с Албанией. «Северный Эпир», то есть Южная Албания, – историческая часть Греции, родина матери Александра Македонского Олимпиады и царя Пирра, чья непростая военная судьба запечатлена в выражении «пиррова победа».
Но на основании «позорного» Флорентийского протокола 1913 г., который включил «Северный Эпир» в «доныне не существовавшее мелкое государство Албания», Греция сегодня является «расчлененной» нацией, объясняет мне Севастианос, архиепископ этого пограничного региона[5]. На его карте Северный Эпир, в котором проживает почти полмиллиона греков, занимает 5 % албанской территории. Севастианос, которого некоторые называют «греческим Хомейни», по слухам, пытался внедрить вооруженных партизан на территорию Южной Албании для подготовки воссоединения этого региона с Грецией после падения власти коммунистов.
Мой автобус спускался по лабиринту известняковых каньонов, голых, безлесных, направляясь к государственной границе с Албанией. Телеги, запряженные волами, которыми правили бритоголовые солдаты, заполоняли ухабистую дорогу. Толпы женщин в белых халатах и головных платках, с серпами и лопатами на плечах, молча брели с пшеничных и табачных полей. Многоквартирные дома, выстроенные из плохо скрепленных кирпичей и обшитые ржавыми железными листами, стояли на пустых площадках, окруженные колючей проволокой и бетонными бункерами. Все рукотворные предметы – грубые куски мыла, водопроводные краны, дверные ручки – демонстрировали примитивное убожество. Бурые и свинцовые дымы, висящие в небе, придавали всему ландшафту зернисто-желтую ауру старых фотографий. Под светом натриевых ламп я всматривался в лица этих этнических греков – жителей Албании. У всех было какое-то отсутствующее выражение. Они выглядели почти что тенями. В городке Саранда («Агиос Саранда» по-гречески) я зашел в один дом. Пять членов семьи сгрудились у старого черно-белого советского телевизора, чтобы посмотреть «Династию» и новости CNN по греческому каналу. «Как вам живется здесь?» – спросил я. «Все отлично. У нас есть все необходимое», – ответил глава семьи. Дети промолчали.
Старший сын отправился проводить меня до отеля. «Меня тайно крестили, – признался он в сумерках. – Я грек. Кем я еще могу быть? Я верю в Бога… Мы все здесь фукарадес [бедные несчастные ублюдки]». Через несколько дней двое греков из соседней деревни были убиты при попытке пересечь границу с Грецией. Их тела были повешены вниз головой на центральной площади.
5
В ходе Первой и Второй мировых войн греческая армия занимала Северный Эпир. Последний раз она оставила его в 1944 г. Официально «состояние войны» с Албанией сохранялось до 1988 г.