Тем не менее, Призренская лига послужила не только сильным толчком к дальнейшему росту албанского национализма, но и стала символом великоалбанских настроений. В последующие годы были основаны новые общества и организации, стремившиеся обеспечить национальную целостность албанцев и подготовить их к «решающей битве» за независимость. Албанские интеллектуалы того периода разработали фрагментарные национальные концепции и программы, но не смогли предложить целостную идеологическую платформу. Политическая мысль албанского национализма конца XIX в. нашла свое наиболее четкое выражение в работе одного из самых известных его представителей Сами Фрашери «Албания – какой она была, какая она есть и какой она будет».
Однако вплоть до Балканских войн проводники албанского национализма не были готовы видеть Албанию независимым государством, отделенным от Османской империи. Такая неуверенность оправдывалась/объяснялась страхом перед претензиями соседних государств на территории с албанским населением. Новый виток в развитии албанского национализма связан с первой Балканской войной. Особая заслуга в продвижении и закреплении идеи создания независимого албанского государства принадлежит выдающемуся государственному деятелю и дипломату того времени Исмаилу Кемалю.
В октябре 1912 г. Болгария, Греция, Сербия и Черногория объявили войну Османской империи, пытаясь вернуть свои исторические территории, которые были к тому моменту населены этническими албанцами. В этих обстоятельствах Национальное собрание во Влоре с представителями от всех албанских территорий провозгласило Албанию свободным и независимым государством. Это было основным достижением и логическим результатом организованных усилий албанского национализма, начиная с 1878 года. 17 декабря 1912 г., в первый день заседаний Лондонской конференции послов было принято решение о создании автономной Албании под контролем шести европейских держав и с учетом особых интересов Австро-Венгрии и Италии, а во второй половине 1913 г. была окончательно признана независимость албанского государства в современных границах.
Итоги Первой мировой войны, а именно крушение сразу четырех империй – Австро-Венгрии, Германской, Османской Турции и России, имевших не обязательно территории, но что не менее важно – политическое влияние в регионе, а также мощное революционное движение, затронувшее периферию капитализма, стали сильнейшим внешним катализатором объединения славянских народов. Причем, неоспоримой легитимностью в качестве центра нового югославянского государства обладал только Белград. Объяснения такому выбору весьма утилитарного свойства.
Во-первых, Сербия уже по итогам русско-турецкой войны 1877-1878 г., как и Черногория, были самостоятельными суверенными государствами, совмещали суверенитет факта и суверенитет признания. Во-вторых, в отличие от Черногории Сербия обладала существенными внутренними ресурсами – территорией, населением, более развитой экономикой, и что не менее важно – психоисторическим превосходством: черногорцы – это сербы, создавшие свое государство в период феодальной раздробленности. Белградские сербы рассматривали и черногорцев и боснийских сербов как младших братьев, которые должны жить в одной семье.
В-третьих, это поддержка (финансовая, военная, политическая и духовная) идей объединения малых народов бывших империй в одном государстве великими державами. Создание государства южных славян на началах федерации, с одной стороны, виделось единственным способом объединить сербские и хорватские области в одно политическое целое, поскольку население этих территорий не примирилось бы с механическим включением их в одну политическую рамку. Особенно щепетильны в этом вопросы были хорваты, которые в процессе переговоров постоянно обращали внимание на ненасильственное объединение, в чем видели основу действенного и жизнеспособного «национального сербохорватского здания» (Ю. Писарев).
С другой стороны, в общеславянском государстве можно было политически и территориально «размазать» сербов, не только уравновесить их влияние другими народами, но постепенно нивелировать сербский, а значит и русский фактор. Сербы не заметили этот подвох, за что потом жестоко поплатились. Конечно, нужно было укреплять и расширять свое национальное государство, но История сдала крапленые карты. Пророческими оказались слова русского консула в Питтсбурге Г.В. Чиркова о том, что значительная часть хорватов в начале ХХ в. видела в Сербии «лишь благоприятный в настоящее время этап для осуществления своих собственных национальных домогательств». Безусловно, недовольство политикой венского правительства толкало национальные круги словенских и хорватских земель к объединению с Сербией, но отсутствие внешнего врага, как верно отмечает Е.Ю. Гуськова, должно было неминуемо привести к возрождению национальных программ создания собственных независимых государств.