Зачинщиков же и тех, кто особенно себя запятнал в сношениях с проклятым венгром Яношем Хуньяди, господарь велел рассадить на колья. Вышло почти пять сотен. И сейчас Влад стоял перед ними, глядя в знакомые с детства искаженные лица.
Беспалый, Влаху, Чика, одноглазый Тудоран, Вылча, Игнац, Михай Руп, двое братьев Фармору...
Игнац учил его мастерить кораблики из бересты.
Влаху знал много историй про далекие страны и земли.
Михай Руп подарил первую сабельку, совсем как настоящую, только маленькую...
— Негоже делаешь, господин, — укоризненно произнес Батя, обвисший на своих неуклюжих костылях.
— Разве я спрашивал твоего совета, гайдук? — обернулся к нему Влад.
— Нет, не спрашивал. Но сам меня звал в советники, вот я и подумал — может, пора чего и присоветовать, вдруг послушаешь?
Снова прогремел гром, с неба посыпались первые крупные капли дождя. Сидящие на кольях бояре старались ловить их губами, но движения причиняли им новую мучительную боль, и все вокруг огласилось стонами.
— Что тебе не нравится, гайдук? Или я впрямь должен был их творогом угощать?
— Зачем же творогом? Голову снес, да и ладно.
— Э-э, нет, гайдук... Мало кому голову снесли, что ли? И чему это следующих научило? А теперь все видят, что бывает с теми, кто против своего господина умышляет заговор и, тем более, жизни его лишает... Пусть завидуют Красномордому, что легко отделался!
Боярин Мирон и в самом деле отделался легко. Влад самолично перерезал ему жилы на руках и бросил с лодки в озеро, да еще кричал вдогон:
— Ты руками и ногами пошибче греби, Красномордый! Авось выплывешь!
— Может, и прав ты, господин, — склонил седую голову Батя. — Но не могу я более на это смотреть. Стар, видать, для кровищи.
— Так иди. Держу я тебя, что ли...
Гайдук утащился прочь, а Влад продолжал прохаживаться взад-вперед вдоль стоявших рядами кольев, не обращая внимания на усилившийся дождь. Кое-кто из бояр, постарше в основном, уже помер, но остальные мучились, просили о пощаде.
— Правда, что ли, пощадить вас? Кто жить хочет, а? — спросил Влад, толкнув ногой кол с насаженным на него Влаху. Тот заскрипел зубами от боли и крикнул в ответ срывающимся голосом:
— Что ты говоришь, щенок?! После кола не живут!
— У меня и после кола живут, Влаху. Поцелуйся с моей красавицей, и тотчас с кола сам слезешь, да еще и волех станцуешь!
— Красавица? — Влаху скосил на господаря глаза. — Это ведьма, что ты привез из Адрианополя и прячешь в подвале? Которая днем не выходит, а ночью крадет детей по ближним деревням?
— Отчего же не выходит? Сейчас день, и она скоро придет...
Влад повернулся к ждавшим в отдалении гайдукам и махнул рукой. Те споро сняли с повозки большой ящик, закрытый плотным полотном, и открыли дверцу сбоку. Из нее выбралась закутанная в плащ фигура и побрела к господарю под низким темным небом сквозь плотную стену ливня. За ней шел одетый в серую рясу из домотканого полотна монах-францисканец, сжимавший в руке какой-то предмет.
— Что, князь, — спросил он Влада, — пришло время осуществить твои планы?
Скупая усмешка тронула жесткое лицо князя.
— Пришло, монах.
И, не обращая больше внимания на францисканца, князь снова повернулся к посаженному на кол боярину.
— Так что, Влаху, хочешь ты, чтобы тебя поцеловала моя красавица?!
Боярин застонал.
— И что со мной станет?
— Я же говорю: спрыгнешь с кола. Солнышка больше не увидишь, так это тебе наука. А послужить мне еще сможешь... Всяко лучше, чем с проткнутыми кишками подохнуть, верно?
— Я согласен, господин! — крикнул одноглазый Тудоран.
— И я!
— Я тоже, господин! Помилуй!
— И я!
Влад улыбался, глядя, как распахивается плащ, и дождь течет по чешуйчатому черному лицу Тангуль.
— Целуй их, — велел он. — Мне нужна новая армия. Ведь впереди у меня, в отличие от отца, так много времени...
Эпилог
1944 год, Людвигсфельд, Германия
...Высоко в небе прошли несколько звеньев британских высотных бомбардировщиков «москито» . Однако приказа открывать огонь не поступало, и расчет пятидесятимиллиметрового зенитного орудия Flak.41 во главе с вахмистром Польстером сидел в укрытии. Видимо, англичан было решено пропустить дальше, где их встретят более серьезные силы противовоздушной обороны.
Юный Йозеф Ратцингер с облегчением вздохнул.
После того как он прошел подготовку в качестве помощника зенитчика, его зачислили сюда, в команду, защищавшую заводы BMW в Людвигсфельде, к северу от Мюнхена. На заводах производили авиационные двигатели, поэтому бомбили их довольно часто, как и весь Мюнхен, но сегодня, как говорится, пронесло.
Мысли Йозефа разделяли и остальные зенитчики. Толстый Герд Брайтнер по прозвищу Буби пробормотал:
— Слава богу!
После чего вытащил из своего вещмешка начатую банку консервированной фасоли, складную алюминиевую ложку и неторопливо принялся есть. Вахмистр недовольно покосился на Буби, но втык ему делать не стал.
— Можете отдыхать, — сухо сказал он и, поднявшись со снарядного ящика, ушел.
Польстер был неплохим человеком и толковым командиром, насколько мог себе представить толкового командира Йозеф. В жизни ему приходилось сталкиваться с самыми разными людьми, облеченными правом отдавать другим приказы. Взять хотя бы отца, отставного комиссара жандармерии... Да и в мужской семинарии в Траунштайне воспитанников гоняли порой почище, чем рекрутов в вермахте. И уж тем более — когда семинарию объединили с реальным училищем, а семинаристам намекнули, что неплохо бы вступить в Гитлерюгенд. Что Йозеф и сделал...
И семья Ратцингеров, и он сам надеялись, что по возрасту на армейскую службу Йозеф попасть не успеет. Сначала — потому что Германия быстро разберется с русскими, затем — потому что русские и союзники быстро разберутся с Гитлером... Но в один печальный день Йозеф получил повестку «на противовоздушную оборону Отечества» — согласно указу от 26 января 1943 года, который разрешил заменять солдат в войсках противовоздушной обороны молодыми помощниками ВВС и флота.
В Мюнхен Йозеф отправился в августе сорок третьего года вместе с одноклассниками. Там, параллельно с сокращенным школьным курсом, они изучали устройство зенитного орудия. Сначала Йозефа приставили к радиолокационной станции, которая определяла местонахождение подлетавших самолетов. Однако в случае чего он должен был способен заменить раненого или убитого товарища у орудия, поэтому Ратцингеру пришлось отражать учебные атаки, роль вражеского самолета в которых исполнял старенький биплан «бюккер-юнгмейстер» .
Несколько раз пришлось пострелять и по настоящему противнику. Йозеф помогал заряжающему, содрогаясь от мощной отдачи орудия и задыхаясь и кашляя от пороховых газов. Спотыкаясь об откидные станины, он бежал за боеприпасами, снаряжал магазины и торопился обратно, поскальзываясь на катающихся под ногами горячих пятидесятимиллиметровых гильзах. Ратцингер не знал, удалось ли его расчету хоть раз попасть в самолет, не говоря уже о том, чтобы его сбить. В эти минуты он чувствовал себя винтиком, шестеренкой огромного грохочущего механизма. И это будущему римскому папе не нравилось. Когда товарищи в часы досуга играли в футбол или развлекались другими, куда менее невинными способами (к примеру, пробовали пить шнапс), Йозеф уединялся и читал Библию или Бревиарий .
Вот и теперь, после налета, он сидел на железобетонном противотанковом надолбе и размышлял над Откровением святого Иоанна Богослова: «И дивилась вся земля, следя за зверем, и поклонились дракону, который дал власть зверю, и поклонились зверю, говоря: кто подобен зверю сему? и кто может сразиться с ним? И даны были ему уста, говорящие гордо и богохульно, и дана ему власть действовать сорок два месяца. И отверз он уста свои для хулы на Бога, чтобы хулить имя Его, и жилище Его, и живущих на небе...»