— Да тише ты! — шепот Верки проник сквозь щелку в двери. Из коридора послышалась возня. Я подняла тяжелую голову, и с трудом разлепила веки. Что-то звякнуло, и снова послышалось Веркино шипение. «Ох», — я устало откинулась на подушку и погрузись в сон.
— Больной, проснитесь, вы забыли принять снотворное, — чьи-то руки мягко гладили мои волосы. Я открыла один глаз. Верка, склонилась надо мной, щекоча длинными прядями лицо.
— Отвянь! — я отвернулась к стенке.
— Леночка, Ленусик! — нараспев продолжала она. — Может, я сама схожу?
— Вера, иди в ж*пу!
— Там я уже была, — не унималась подруга. И, сделав из волос кисточку, принялась рисовать на моей руке каракули. — Ленок, ты забыла? Ну, за письмом!
— Я уже забрала…
— Как? — шепнула та.
— Спи, Вера! Оставь меня в покое. — Я натянула покрывало до макушки, дав понять, что разговор окончен.
Комнату заполнили птичьи трели. «Неужели ласточки так разбуянились посреди ночи?». Но это был будильник. «Как, уже утро?». Резко вставать с кровати вредно для здоровья! Я перевела взгляд на Веркино лежбище. Подруга, зарывшись с головой в одеяло, спала «без задних ног».
— Верка, подъем! — я пихнула лежебоку, по дороге в ванну. Но та лишь недовольно заворчала. «Придется использовать запрещенные приемы».
Прохладный душ, горячий кофе с привкусом зубной пасты и тональный крем. «Сегодня, пожалуй, успею привести себя в порядок» — решила я. Верка вошла на кухню, когда я дожевывала свой скудный завтрак.
— Лена, — растерянно промычала она, и плюхнулась на диванчик. — Ой, Лена! — мучительно протянула Верка. Вид у нее был изрядно потрепанный. «Видел бы ее Серега сейчас», — не удержалась я.
— Ложиться надо вовремя! Сама не спишь и другим не даешь! — отчитала я подругу.
— Я сегодня слиняю пораньше, — махнула рукой Верка и с наслаждением втянула носом кофейный аромат. — У меня еще отгулы есть. Подремлю часок — другой. А потом будем отмечать.
— Что отмечать? — не поняла я. В голове пронеслась догадка: неужели вчерашнее примирение оказалось настолько результативным, и моя подруга скоро перекочует в разряд «замужних матрон»?
— Ну как? — уставилась на меня Верка. — Мы с тобой так и не посидели по-человечески. Ленка, старые мы стали! — разочарованно махнула она рукой.
И то, правда! Еще лет 5 назад, зависая на чьей-то квартире, мы бы в первый же вечер устроили шумные посиделки. А сейчас даже в мыслях не было.
— А что? Давай! Завтра спозаранку не вставать. Мама вернется к вечеру. Так что, сегодня последний шанс.
— Тогда с меня закуски, а с тебя наливочка! — сощурила глаз Верка.
Мой дядька, муж тети Тани, был знатным самогонщиком. Его натурпродукт пользовался спросом далеко за пределами поселка. Одним из шедевров была вишневая наливка. В меру сладкая, чуть терпкая настойка на свежем ягодном урожае. Она пленила всех женщин, однажды ее испивших! Наливку полагалось неспешно потягивать, и постепенно пьянеть. Каждый свой приезд мама привозила из деревни бутылочку вишневого ликера. Привезет и на этот раз! А значит, старые запасы можно было подчистить.
Второпях продемонстрировав подруге вчерашнее оригами, я выглянула на балкон. Весенний воздух наполнил легкие, а утреннее солнышко ласково погладило по щеке. Захотелось поскорее выбежать на улицу! Я мельком посмотрела на балкон соседнего дома. Теперь у него было имя. Его звали Олег.
Глава 12
Сестры Татьяна и Людмила выросли в рабочем поселке. В простом, но добротном домишке, который выстроил еще мой прадед. Образование в деревне начиналось и заканчивалось средней школой. Окончив которую, обе уехали учиться в районный центр. Татьяна выросла крупной и ширококостной девахой, таких называют «от сохи». Она решила, как говорила мама, «не расставаться с тяпкой» и заняться изучением сельского хозяйства.
Мама же, всегда мечтавшая пожить другой жизнью, отхватила себе городского парнишку. «Ентот ентэлэгэнт», как его называла теть Таня, оказался при деньгах и при квартире. Вернее, не он, его родители! У которых не осталось иного выбора, кроме как принять в семью сомнительную сыночкину пассию. В отличие от сватов, мои бабушка с дедушкой не могли нарадоваться. И с упоением ждали внуков.
Все уж было смирились, что старшенькой дочери судьба уготовила до старости куковать в девках! Между тем, случился праздник и на ее улице. Неожиданно для всех Татьяна вышла замуж и очень скоро родила первенца, сына Эдика. Муж ее, Алексей вышел домовитым и рукастым парнем. Они частенько навещали родителей, у которых зять был на хорошем счету. То крышу подлатает, то забор поправит, то летний душ починит. Дедушка, в силу здоровья, уже не справлялся с большим хозяйством.
С разницей в пять лет, родилась я. И с тех пор каждое лето, вплоть до самой институтской юности, мы с Эдиком проводили в деревне. Это деревенское детство не опишешь в двух словах, его нужно пережить! Это то, чего лишены современные, подрастающие дети. Пирожки с капустой, выхваченные горячими из духовки. Пятна свежих ягод смородины на цветастом сарафане. Сбитые в кровь коленки, бережно забинтованные бабулей. Зазывные крики соседской детворы, чумазые от мокрой земли пятки, облепленная спелыми ягодами вишня, и стаканчик сливочного мороженого — обещанного дедушкой лакомства.
Когда дедуля умер, бабушка совсем сдала, и тетя Таня с концами переехала в дом родителей. Эдик повзрослел и стал «женихаться»! Из всех его девчонок дольше других задержалась Ирка. Она кокетливо опускала глазки и нежно звала его «Эдичка». Для меня же он так и остался старшим брательником Эдькой, в штопанных труселях и с трофейным фингалом под левым глазом. С ним мы дрались, отбирая друг у друга последний пирожок. И обмазывали свежевыстиранную одежду раздавленными в ладонях ягодами вишни.
Эдька петушился, когда я задирала его при невесте. Отчего еще больше походил на того маленького лопоухого пацана. Уверена, что глядя на меня, он также видел курносую девчонку, с куцыми косичками, сбитыми коленками и большими щеками, на которых летом высыпали веснушки. «Поцелованная солнышком» — ласково говорил бабуля, целуя меня в щеки. А Эдька ревностно фыркал: «Бабушка, ты, что не видишь? Это же верблюд насрал Ленке не щеки!». И я, уткнувшись в подол бабулиного платья, чтобы Эдька не видел, плакала, придумывая ему новые обидные прозвища.
Со временем я и Эдька, захваченные беззаботной юностью, с каждым годом все реже появлялись в деревне. Наши отцы не ладили, и оба были только рады. А вот матери скучали друг без друга! Но, не в силах перечить мужьям, извинительным тоном выдумывали все новые отговорки. Когда отец ушел из семьи, мне кажется, все выдохнули с облегчением. И наши частые визиты в деревню возобновились! Если в остальное время посещение было свободным, то по осени всем без исключения надлежало явиться для сбора урожая.
Мы с мамой никогда не уезжали от тети Тани с пустыми руками. Она отправляла нас домой на дядь Лешиной старенькой девятке, до отказа загрузив ее дарами природы: фруктами и овощами летом, и консервацией зимой. Кроме бескрайнего огорода, на участке помещались курятник и сарай, в котором благополучно зимовала семья коз. Теть Таня, как и многие женщины в поселке, работала на местной птицефабрике. Однако покупным курам предпочитала домашних. «Работа работой, а здоровье дороже!», — говорила она. И усердно трудилась в промышленном курятнике днем, а в домашнем — по вечерам.