Ее трясло. Маша медленно разогнула колени и выпрямилась. От этого стало еще холоднее. Она принялась топтаться на месте, похлопывая себя руками. Пальцы на ногах заныли от боли.
«Это хорошо. Так должно быть. Значит, кровь растекается. Значит, начинаю их чувствовать. Значит, все делаю правильно. Только не паниковать. Надо двигаться».
Она посмотрела через стекло. Мальчик сидел на прежнем месте и не обращал на нее никакого внимания.
— Умничка, Кирюха. Молодец. Смотри мультики, солнце. Смотри, мой хороший.
Чем больше она двигалась, тем теплее становилось. Постепенно согрелись ноги и ступни. Несколько раз присела и обнаружила, что это согревает еще лучше. Растерла снегом ладони и лицо, спрятала руки в карманы и те налились приятным жаром.
— Хорошо, отлично. Ты молодец, Машка. Ты все делаешь правильно. Ты молодец.
Вместе с теплом вернулась и кое-какая уверенность. Пока все шло не плохо и это внушало определенный оптимизм. У нее получается согреться, и сил для этого должно хватить до приезда подруги, а малыш так заинтересован мультфильмами, что остается только молиться, чтобы рекламные паузы между ними выходили в эфир как можно реже и были как можно короче.
Яна просила ее покормить сына, но есть вероятность, что интерес к телевизору поборет чувство голода и мальчик сможет уснуть без ужина. По крайней мере, Маша на это очень надеялась. А что ей остается делать?
Стоп! Она даже оторопела от внезапно пришедшей в голову мысли. Такой очевидной и такой простой, что ей даже стало обидно от того, что она до сих пор ее не посетила. Позвать на помощь! Ну, конечно! Позвать на помощь. Попросить, чтобы кто-нибудь набрал номер Яны и сказал, что ей нужно срочно вернуться домой.
Маша подошла к перилам и, перегнувшись, посмотрела вниз. Двор был пуст. Единственным его обитателем был припаркованный автомобиль, мерно мигающий синей лампочкой сигнализации и частично припорошенный мелким снегом.
«Без паники, дорогуша. Чему ты удивляешься? Дом стоит особняком, черт знает где от жилмассива. Дом пустой, не заселенный. На дворе второе января. Все сидят по домам, опохмеляются или отсыпаются после праздников. Ясное дело, тысячных демонстраций в такое время ожидать, как минимум, глупо. Но рано или поздно кто-то же должен пройти! Это, все-таки, город. Здесь люди живут. Много людей. Надо ждать. Или орать. Может, кто услышит?»
Маша еще раз окинула двор беглым взглядом, глубоко вдохнула и уже собралась закричать, но влетевшая в легкие ледяная пыль тут же заставила закашляться. На глазах снова выступили слезы. Теперь от кашля, который едва не довел до рвоты.
— Черт… — она перевела дыхание, прикрыла рот ладонью и на этот раз смогла как следует вдохнуть, — Помогите! По-мо-ги-те!!! Кто-нибудь! Спасите! Эй!
Маша прокричала это несколько раз и прислушалась. Ничего, кроме шума ветра. Даже гула машин не слышно. Ветер заглушает все звуки.
Она обернулась назад и посмотрела через окно. Мальчика на месте не было. Маша подошла к стеклу вплотную, и принялась ощупывать взглядом пустую комнату.
— Боже… Где ты, Кирюха? Эй! Маленький! Ты где? Ты куда ушел?!
Она сама не заметила, как снова сорвалась на крик. На этот раз вовсе не о помощи. Ребенок не возвращался. Она принялась колотить кулаками по стеклу, но выходило нечто вроде ударов по бетонной стене. Не было обычного в таких случаях дребезжания или звона. Только тихие, глухие удары по твердой, плотной поверхности.
— Черт! Черт, черт, черт!!! Кирилл!!!
В дверном проеме показался мальчик. Он присосался ртом к маленькой бутылочке. Маша знала эту бутылочку. Из нее он пьет воду. Она чуть не расплакалась от радости. На глаза навернулись слезы, а губы растянулись в улыбке облегчения. Маша помахала малышу, но тот не заметил. Он прошел в гостиную, забрался на диван, улегся на подушку и принялся неспешно пить, забрасывая поочередно одну ногу на другую.
— Умница, Кирюха. Какой ты уже взрослый и самостоятельный. Молодец. Умничка. Пей, золотко. А тетя Ася пока кого-нибудь позовет на помощь. У-у-ух, как тете Асе холодно, блин!
Пальцы на ногах снова начали коченеть. А ведь прошло не так уж много времени. Колени ныли от усталости. Хотя, они вполне могли ныть и от холода. Она уже не различала причины.
Вернулась к перилам и перегнулась через них наружу, оглядываясь по сторонам. Все окна двадцать седьмого этажа оказались темными и напоминали амбразуры какой-нибудь заброшенной средневековой крепости. Равно, как и окна двадцать шестого, двадцать пятого, двадцать четвертого. Только на двадцать третьем этаже светилось кухонное окно и панорамное окно балкона. Вверху вообще все оказалось непроглядно черно. По всей видимости, янина семья пока была единственной, заселившейся так высоко.