После отказа Эдмонда Ги де Ротшильд обратился к своим лондонским родственникам. Они согласились объединиться, и теперь обе ветви этого рода хотят совместно завоевать «общий рынок». Своей ближайшей целью они наметили проведение туннеля под проливом Ла-Манш с двумя железнодорожными колеями. Строительство обойдётся около двух миллиардов франков, и Ги де Ротшильд гордо заявляет, что он «главный банкир».
Совместно со своим бельгийским родственником, владельцем крупнейшего бельгийского банка, Ротшильд организовал объединение крупных банкиров, которое называется «Евросиндикат». «Ни одна другая семья за все пятьсот лет существования капиталистической экономики не имела такой исключительной власти на биржах и в европейских банках, ни один финансист никогда не имел в списке своих должников такое количество князей и государств… Поэтому нет ничего удивительного в том, что Ротшильды рассматривались как символ капиталистического мира», — писал немецкий биржевой специалист Рихард Левинсон.
История рода Ротшильдов — это непрерывная цепь рискованных и хитроумных спекуляций и мошенничеств. Они делали всё во имя обогащения, во имя власти, которую даёт золото! Недаром Ротшильдов считают теперь символом капитализма.
«Золотая Америка»
Кроме архимиллионеров и просто миллионеров, не знающих, куда девать деньги, в капиталистических странах существует ещё масса очень богатых людей — купцов и промышленников, жизнь которых заключается в постоянной погоне за золотом. Всевозможными ухищрениями, выдумкой разных комбинаций, игрой на бирже они стараются победить и уничтожить своих конкурентов.
Одним из способов борьбы с конкуренцией в наживе является реклама, которая особенно эффектна и остроумна в США. Люди, ходящие с большими рекламными плакатами по улицам европейских городов, — это уже устаревший метод. Большой успех имеет реклама, когда она передаётся по телевизору, перемежаясь с интересным фильмом или спектаклем. Ещё успешней — когда проектируется волшебным фонарём или кино на облаках, особенно когда вдруг появляются цветные огромные объявления, что в таком-то магазине, положим готового платья, в известный день в одном из распродающихся костюмов в кармане будет зашита ассигнация в 1000 долларов. Тогда с утра начинают стекаться к магазину толпы любопытных, которые подчас и купить-то ничего не могут, зато говорят, возбуждают и заинтересовывают прохожих, и в результате магазин за несколько часов распродаёт весь залежавшийся товар.
Хуже всех в капиталистических странах живут мелкие служащие и рабочие. Благодаря широко развитой машинной технике, рабочий, особенно в Америке, является лишь частью огромного механизма. Он должен поспевать за ходом машины, иначе будет выброшен, как стёршийся, негодный обломок. Фабриканты это знают и нередко, желая извлечь из рабочих как можно больше выгоды, ускоряют не заметный для глаза темп машины. В результате производительность возрастает на 5–10 процентов, но ценою нечеловеческих усилий рабочих.
Стариков поэтому среди рабочих не встречается, и когда одного фабриканта спросили, куда они деваются, он вместо ответа предложил проехаться вдоль кладбища. Это и понятно: усовершенствованная машина так изнуряет человека в молодости, что в старости он уже никуда не годен.
В США в настоящее время имеются только бедные и богатые. Американские рабочие и служащие никогда не бывают уверены в завтрашнем дне. Они стремятся любым путём сохранить лишний доллар на «чёрный день» и поэтому вынуждены хвататься за каждую возможность поработать сверх сорока часов в неделю, потому что средняя рабочая неделя в США составляет сорок часов. А сверхурочная работа, если её можно достать, оплачивается по полуторной ставке за час. Американский рабочий никогда не откажется и от второй работы или просто случайного заработка на стороне. Американцы умеют работать и работают много. Если после тяжёлого рабочего дня разбудить крепко спящего американца в 4 часа ночи и предложить ему подработать, он может сперва отказаться. Если предложить оплату в два раза больше, — он начнёт подсчитывать. А если предложить в три раза больше, он вскочит с постели и пойдёт на любую работу. Это не жадность, а боязнь пропустить случай, потому что он всегда помнит, что в любой момент может потерять свою обычную работу и поэтому «надо ковать железо, пока горячо».