Однажды он и его молодой товарищ Сергей отправились на охоту в тайгу. Заночевали. Натаскав хвороста, разложили костер. Вскоре из-под сучьев стали пробиваться огненные языки, сливаясь в сплошное пламя. Огонь все ярче и ярче освещал место привала.
А в нескольких шагах от костра, словно пропасть, зияла темная осенняя ночь.
Сергей, сидя у костра, глядел в огонь. На лице его лежала печать глубокой сосредоточенности.
— О чем ты, Сережа? — спросил его Цветков.
— Все о том же, — отвечал Сергей. — Ты посмотри, как окружает бездонная тьма ночи наш маленький оазис света вокруг костра. Посмотришь в бездну этой тьмы — и невольно начинают, появляться невеселые, тоже темные мысли. В такие минуты кажется, что и наша партия является лишь маленьким оазисом света среди океана невежества, лицемерия и бесправия.
— Ты неправ, Сережа! Сгустившаяся вокруг нашего костра темнота не вечна. Настанет утро — и она рассеется. Так и в общественно-политической жизни… Наша партия держит верный курс. Хотя нас сейчас и мало, но мы верим, что будущее за нами…
Это было в тяжелое время, наставшее после поражения революции 1905 года. Ленин жил тогда за границей, в «дальней эмиграции». Но как ни далека была эта эмиграция, как ни отделяли Ленина от России границы, горы, моря и реки, партия слышала его голос, чувствовала его присутствие и участие в каждом событии своей жизни.
Приезжему из-за рубежа первым долгом задавали вопрос: видел ли он Ленина? Встречаясь между собой, говорили:
«Вчера получено письмо от Ленина…» Или: «А знаете, что думает Владимир Ильич по этому поводу?» Или: «Приходите, сегодня будет делать доклад товарищ, который побывал у Владимира Ильича…», «Ленин пишет…», «Ленин считает…»
Яков Михайлович Свердлов, который всю жизнь провел в России — то в подполье, то в тюрьмах и ссылках — и впервые встретился с Лениным после революции, рассказывал, что у него была сложившаяся еще в молодые годы привычка: перед тем как заснуть, «поговорить» с Лениным — отчитаться перед ним в прожитом дне, посмотреть на все сделанное «ленинскими глазами», выслушать его критические замечания, найти вместе с ним правильные решения.
Но Ленин был для Свердлова и других товарищей не только Лениным. Как писал А. Шлихтер, «для нас, местных подпольщиков, не бывавших в эмиграции и не работавших под его непосредственным руководством за границей, товарищ Ленин и тогда уже был не только и не просто Ленин, а именно „Ильич“, Его авторитет и обаяние, как нашего большевистского вождя и товарища, в лучшем смысле этого слова, уже тогда прочно закрепили в нашей партии отношение к товарищу Ленину, как близкому, родному, нашему Ильичу…»
Нелегко было Владимиру Ильичу уехать из России, расстаться с соратниками, с непосредственным руководством борьбой. Никогда еще не была так постыла ему жизнь в эмиграции.
— У меня такое чувство, точно в гроб ложиться сюда приехал, — сказал он, проходя вместе с Надеждой Константиновной по ставшим ему чужими улицам Женевы.
В России наступила долгая, душная эпоха контрреволюции. Каждый день приносил вести о смертных приговорах, арестах, разгромах партийных организаций, гибели товарищей.
«Революционеров истребляют, пытают и мучат, как никогда, — писал тогда Ленин. — Революцию стараются оплевать, опозорить, вытравить из памяти народа».
Как всегда в такие тяжелые эпохи, подняли головы мещане, трусы, отступники. В противовес революционному мировоззрению, прославляющему человека и его идеалы, они утверждали, что человек — лишь примитивное двуногое животное, которое действует под влиянием низменных побуждений.
Любовь? Любви нет, есть только половое влечение.
Дружба? То, что называют дружбой, на деле стадное чувство.
Идеи? Пустая болтовня.
Революционная борьба? Инстинкт толпы…
На все лады твердили они о том, что революция в России потерпела полное поражение. Что марксизм якобы «обанкротился». Что «не надо было браться за оружие». Вспоминая о днях своего увлечения революцией, один из тогдашних поэтов писал: «Как змей на собственную кожу смотрю на то, чем прежде был».
Такова была проповедь людей с мелкой, потухшей душой.
Иным, совсем иным было настроение рабочих.
Рабочие, писал Ленин, «говорят теперь или, по крайней мере, чувствуют все, как тот ткач, который заявил в письме в свой профсоюзный орган: фабриканты отобрали наши завоевания, подмастерья опять по-прежнему издеваются над нами, погодите, придет опять 1905 год…»
— Наше оружие не принесло нам победы! — кричали отступники и предатели. — Так выкинем оружие на свалку всякого хлама!