Шагали на Москву, да только смерть нашли!
Но оттеснив к реке драгунов и уланов,
Заставив отступить казачий эскадрон,
Французы с высоты Утицкого кургана
Багратиона флеш картечным жгли огнём…
Повсюду горы тел, повсюду – крики, стоны…
А рукопашный бой второй уж час подряд
Не может разойтись… Войска Багратиона
Дерутся до конца, не отступив назад…
Топчась по тем, кто пал, скользя в крови по трупам,
Боясь споткнуться, пасть, наткнуться на кинжал,
Я Господа молил, чтоб всех, кто так преступно
Всё это развязал, – Он в Духе возрождал!
Ведь сотни скользких тел валялись подо мною:
И вперемежку все – саксонцы, прусаки
И русские стрелки, что шли неровным строем,
Стреляя по врагу и выставив штыки…
На флешах – смрад и дым, огонь и крики боли,
Убитым нет числа и стон со всех сторон…
И отозвал назад войска Барклай де Толли,
Когда в бою сражён был сам Багратион…
Узнав, что левый фланг наш потрепали круто,
Кутузов срочно к нам направил свой резерв.
Артиллерийский полк и корпус Багговута
Устроили врагу картечный беспредел.
Плевав на горький дым, на громкий свист картечи,
Курган атаковал полк наших гренадёр,
И, потеснив врага, смог сесть ему «на плечи»,
Гоня его к ручью, в смертельный коридор…
Лейб-Гвардии Литовский, Измайловский полки,
Накрыв огнём шрапнели Семёновский овраг,
Из всех трёхсот орудий вдоль Каменки реки
Не дали кирасирам пройти на левый фланг…
Вгрызаются в песок тяжёлые мортиры,
Летит шрапнельный град в французские полки,
И жалобно трещат драгунские мундиры,
Наткнувшись на скаку на русские штыки…
Хоть много раз бойцы дивизии Фриана,
Кавалерийский полк французских кирасир,
Пытались завладеть вершиною кургана,
Но эскадроны жглись под ядрами мортир…
Весь склон и высота завалены телами
Тех, кто сквозь шквал огня пробиться не сумел:
Французские стрелки, поляки с прусаками
Покрыли весь курган горой кровавых тел…
Идёт кровавый бой!.. Все топчатся по трупам,
И каждый штык в тебя вонзиться норовит…
И тошнотворный смрад от липких конских крупов
Смешался со зловонием запёкшейся крови…
И сразу не понять, кто ранен, кто убитый,
Чья голова лежит в крови вся, на песке…
Чья в сапоге нога?.. Чей медальон раскрытый,
Так бережно зажат в оторванной руке?…
И сотни лошадей, повергнутые наземь,
В агонии храпят, повыкатив глаза…
И наравне лежат в кровавой скользкой грязи
Графья и мужики, бароны и князья…
К двенадцати часам кавалерийский корпус
С полками казаков и дерзко, и умно,
На правом берегу устроив дикий хаос,
Топили в Колоче бригаду Орнано.
Построившись в «каре», лейб-гвардия пехоты,
С утра вступивши в бой с бригадой кирасир,
«Железных удальцов» брала на пики слёту,
Вонзаясь остриём в «железный» шик мундир…
Пехоту поддержал кавалерийский корпус,
Дивизия Дуки из русских кирасир…
Переведя «каре» в подвижный острый «конус»,
Лейб-гвардия стрелков заткнула рёв мортир…
Поняв, что левый фланг им не разбить на плеши,
Французы, отступив, предприняли маневр:
Покинули курган и Масловские флеши,
Чтоб яростным огнём атаковать наш центр…
На Красный холм, где бьют лишь восемнадцать пушек,
Наполеон послал отборные войска…
Но наши егеря вновь оказались лучше,
Лишь только потому, что за спиной – Москва!
Визжали штуцера, шеренги разрушая,
Валили наземь всех, колонны их круша,
Под русское «ура», молитву совершая,
Рвалась под небосвод бессмертная Душа…
А пушки всё сильней атаки наши глушат,
Шрапнелью поливая уставших егерей…
В пороховом дыму всех убиенных Души
Взлетали в небеса, к Обители своей…
Но силы не равны! После второй атаки
Повержен был редут Раевских батарей, -
Мы отдали его, но не дрожа от страха,
А чтоб не окружил нас полк польских егерей…
Все силы сжав в «кулак», тридцатый полк Бонами,
Воспользовавшись тем, что ядра землю жгут,
Прорвался сквозь заслон гвардейцев с егерями,
Взобрался на курган и захватил редут.
Но, бросив правый фланг, в штыки пошла пехота:
Ермоловский, Уфимский, Кутайсовский полки,
А в тыл, врагов тесня, впились буквально с лёту
Уварова и Платова лихие казаки!
Кутузов для того, чтоб возвратить курган нам,
Отвоевать редут и разгромить врага,
Послал пехотный корпус Толстого-Остермана,