— Свезёшь, Хасан?
Тот долго думал, чесал затылок. Согласился, но заломил такую сумму, что Владимир ахнул. Рядились, спорили — Хасан неумолим. «Половину плати сейчас».
Пришлась согласиться. Положил в арбу сема для лошадей. Поверх — мешки с диппочтой. Заскрипел снег под широкими колёсами арбы. Глаза слепили то яркое солнце, то снежные вихри. Медленно, очень медленно ползла арба. С трудом миновали одну деревню, другую, третью. В каждой — ночёвка. Где на низком топчане, где на сене, а то и просто на холодном глиняном полу.
В середине пути Хасан потребовал прибавки.
— Если не дашь, моя едет обратно.
— Получай прибавку, башибузук, аллах воздаст тебе за скупость!
Снова деревня. За нею — сильные заносы. Три дня мело, никто не расчищал.
Владимир проклинает погоду. Надо что-то предпринимать! В трёх верстах, в соседнем селении, живёт начальник — вали. В его власти собрать людей на расчистку дороги. Но, может, вали тоже занесло? Нет, туда пробирались на арбе.
— Запрягай, Хасан, лошадей!
Вали оказался дома. Узнав, что перед ним советский дипкурьер (не торопясь, вновь и вновь удивлённо рассматривал паспорт Урасова), приосанился, поставил угощение. По всему было видно, что он польщён необычным визитом. Даже позвал соседей — смотрите, какой гость у меня!
Вали заверил дипкурьера, что завтра дорога будет расчищена. Слово своё сдержал.
Арба снова заскрипела. Но ещё до этого произошло следующее событие. Как только Урасов возвратился от вали, Хасан выложил все деньги — и аванс, и надбавку:
— Денег три раза меньше возьму.
— С чего это вдруг?
То, что рассказал Хасан, заставило Владимира хохотать до слёз. Оказывается, Хасан принял своего пассажира за контрабандиста. В мешках контрабандный товар. Опасно. Поэтому и заломил несусветную цену. А в последней деревне ещё больше затревожился и потребовал дополнительной платы.
Ну а теперь другое дело! Он сам видел у старосты паспорт дипкурьера. Хасан переменился, стал приветливей, разговорчивей. И сразу забросал вопросами о Советской России, о новой власти, порядках.
Владимир долго рассказывал Хасану о В. И. Ленине.
А когда упомянул, что виделся с вождём революции, беседовал с ним, Хасан восторженно зацокал языком.
— Не врёшь? Аллах ругать будет!
Вот какой была эта первая дорога в Анкару. На неё ушло четырнадцать дней. Ну а как будет теперь? Прежде всего нужен Хасан. Здесь ли он?
Владимира встретила турчанка. Узнала, улыбнулась и жестом пригласила войти.
— Хасан дома?
— Хасан? — она отрицательно покачала головой.
«Значит, нет Хасана. И не спросишь, где он, когда придёт. Его жена не понимает по-русски. Нужно искать кого-нибудь другого. Пойду в мастерские».
Турчанка поставила перед Владимиром кувшин с вином, принесла пшеничных лепёшек.
Владимир поднялся, собираясь уходить. Но женщина взяла его за руки выше локтей и посадила, сказав лишь одно слово: «Хасан». Прошло полчаса. Владимир снова встал, и турчанка снова посадила его. По-видимому, это означает: жди. Действительно, лучше обождать. Хасан — человек надёжный, выручавший уже не раз. А искать кого-нибудь другого, случайного — рискованно. Тем более в такую лихую пору.
Прошёл час, другой. Владимир начинал нервничать. Хасана нет, уже вечереет. «До сумерек я ещё успею сходить в мастерскую», — подумал Владимир и решительно направился к выходу. В дверях он буквально лоб в лоб столкнулся с Хасаном.
— Мерхаба, Володка! Здравствуй! — приветствовал его Хасан. — Длинно ждал?
— Давно. Где ты пропадал?
— Сперва скажи: как там моя Казань?
— Стоит на том же месте.
— Сердитый ты. Кушал? Пил?
— Тороплюсь я. Понимаешь?
Хасан рассказал, где пропадал весь день. Он ездил за пять вёрст в деревню на похороны своего друга турка. Этот турок был убит позавчера. Он работал шофёром на грузовике и возил боеприпасы. Но во время последнего рейса па колонну напали бандиты. Трёх шофёров убили. «Об этом же меня предупреждали ещё в Москве, в Наркомимделе! Действительно, сложно сейчас на турецких дорогах, — подумал Урасов. — Надо быть вдвойне осторожным».
Наскоро поужинали кислым молоком и лепёшками. Потом Хасан пошёл к знакомому шофёру, у которого был старый грузовик. Возвратился вместе с хозяином машины: «Мемед согласен».
… Владимир проснулся рано. Серый рассвет лежал над Самсуном. Вскоре подкатил, ковыляя по горбатой улице, грузовик. В кузове лежали плетёные корзины — Мемед вёз их продавать.
Итак, в Анкару. Машина заскрежетала, тронулась, поднимая пыль, ещё прохладную, успевшую остыть за ночь. По-русски Мемед не понимал, а дипкурьер не знал турецкого языка. Поэтому они молчали. Впрочем, Мемед время от времени однообразно и печально что-то напевал. У Владимира были записаны на бумажке только три турецких слова: «стоп», «поехали» и «ночевать». И Мемед беспрекословно им повиновался. Так они миновали несколько деревень и к вечеру остановились на ночлег. Мемед категорически отказывался ехать ночью, о чём сказал ещё в Самсуне.