В том феврале 1926 года Иоганну Махмасталю едва пошёл четвёртый десяток. Теодор Нетте был моложе: ему только что исполнилось двадцать девять лет.
Парнишкой уехал Иоганн из родной Нарвы в Питер на заработки. Друзья помогли устроиться в снарядную мастерскую «Нового Лесснера». Здесь, в Питере, постиг он настоящую школу жизни: пытливые беседы с большевиками, встреча Владимира Ильича Ленина на Финляндском вокзале…
Иоганн был среди тех, кто штурмовал Зимний дворец, кто отразил натиск генерала Краснова, рвавшегося к революционному Петрограду… Атаки, контратаки — ни дня передышки. То западнее Красного Питера, то на Южном фронте — Махмасталь был на самых решающих, самых опасных участках.
А когда отгремели схватки с беляками, с интервентами, партия посылает Иоганна Махмасталя в Наркоминдел. Дипкурьером. Новый фронт. Непохожий на прежние, но не менее опасный.
Этот фронт свёл их вместе. Здесь одному из них суждено было пасть совсем молодым. Теодор Нетте… Как он прожил свои двадцать девять лет? Ещё юношей распространял листовки, вместе с отцом-революционером был брошен за тюремную решётку. Потом освобождение, подпольная работа в Риге, оккупированной кайзеровскими войсками.
Политкомиссар красного Латышского полка, схватки с германской армией, с белогвардейщиной… Тяжёлое ранение. Едва окрепнув, Нетте уже на посту председателя ревтрибунала…
Вот каким верным делу партии и революции, несгибаемым большевикам была доверена дипломатическая почта молодого Советского государства!
В те дни газета «Правда» писала: «Тяжёлая, ответственная, но невидная работа дипкурьера выпала на долю товарища Нетте. Работа нервная, работа, при которой личная жизнь почти полностью вычёркивается… при которой трясущийся и несущийся поезд служит и личной квартирой, и местом службы, и чуть ли не местом своеобразного отдыха; при которой на вокзалах, в купе вагонов, на неприветливых улицах чужих и подчас враждебных городов можно всегда ждать нападения, выстрела из-за угла; при которой надо не разлучаться с револьвером и быть в буквальном смысле на всё всегда готовым — вот какая работа выпала на долю незабвенного товарища Нетте…»
ПУТИ-ДОРОГИ ДИПКУРЬЕРА УРАСОВА
СТРАНИЦЫ ИЗ БИОГРАФИИ
В декабре 1906 года пермское полицейское управление было потрясено чрезвычайным происшествием: ночью на Большой Ямской улице у полицейского Еропкина неизвестные срезали револьвер. Даже сам Еропкин не мог толком объяснить, как он лишился «смит-вессона».
А дело было вот как: двое парней, входивших в состав боевой патрульной дружины большевиков, угостили озябшего Еропкина папиросами собственного изготовления. Папиросы были начинены снотворным. Когда блюститель порядка захрапел, парни спокойно перерезали ремни.
Одним из дружинников был Владимир Урасов. Тогда ему едва исполнилось шестнадцать. Но он, сын сапожника, ученик слесаря судоремонтного завода, уже был сознательным пролетарским бойцом. В том девятьсот шестом году Владимир стал членом Российской социал— демократической рабочей партии.
Школу Владимир посещал всего пять зим: нужда заставила пойти работать. Однако учёба продолжалась: более трудная, более сложная. Старшие товарищи по партии передавали свой опыт конспирации, показывали, как делать фитильные бомбы — «македонки», учили сооружать баррикады, советовали, как держаться на допросах…
Год 1907-й. Январь. В городском театре идёт спектакль. И вдруг откуда-то сверху полетели, мягко шелестя, белые листки. Листовки! Большевистские листовки! В зале экстренно зажгли свет. Полицейские бросились на галёрку — оттуда летела «крамола». Хватали всех подозрительных. Так Урасов был впервые арестован. Это он бросал листовки. Под его сиденьем нашли одну. Сочли достаточной уликой — ведь парень уже был на заметке у жандармов. В участке всех обыскивали. Владимир постарался оказаться в числе последних. Подошёл к полицейскому, распахнул пальто: «Ищите». Тот уже устал, сунул ладони в нижние карманы, махнул: «Проходи». А во внутреннем боковом кармане у дружинника был пистолет! Не обнаружили!
Потом суд. Семнадцатилетний парень выслушал первый приговор — ссылка на два года в Вологодскую губернию. Члены РСДРП, попавшие в далёкий Вельск, не сидели сложа руки — изучали политэкономию, исторический материализм, слушали лекции по истории культуры.
Урасова, возвратившегося из ссылки, нигде не принимали на работу — неблагонадёжен! Стал сапожничать вместе с отцом. Чувствовал: вот-вот снова арестуют, Решил: поеду в Петербург. Паспорт на чужое имя и адреса явок были получены в Вельске. Но прежде чем покинуть Пермь, нужно надёжно спрятать оружие и взрывчатку, которые он хранил. Поговорил с верным товарищем — Иваном Мотыревым: «Возьмёшь?» — «Схороню». Почистил, смазал винтовки, револьверы, упаковал динамит. Тёмная августовская ночь. Парни несут револьверы и динамит. Идут осторожно, прислушиваются, осматриваются. Кажется, никто не заметил. Пошли второй раз — с динамитом и винтовками. Тишина. И вдруг окрик: «Стой! Кто идёт?» Владимир вскинул винтовку и уже хотел было дослать патрон в ствол, но Иван остановил: «Володя, ведь мы окружены».