Цай еще раз огляделся — нет, поблизости и впрямь никого не было, — потом мигом припал на колено и ткнул мальчишку в бедро сложенными щепотью пальцами. Тычок вышел несильный, боли не причинил, и Маленький Архат удивленно глянул на лазутчика жизни, поднял густые брови домиком, хотел что-то спросить...
Не спросил.
Рухнул плашмя, лицом вперед, как подрубленная сосна — ноги куда-то исчезли, словно и не бывало, и стоял непонятно на чем, и родился без ног, и жизнь без них прожил!
В последний миг Змееныш придержал мальчишку, иначе тот непременно расшиб бы себе все лицо.
Погладил по вихрастому затылку и несильно нажал где-то у основания черепа.
Раз нажал, два, три...
Маленький Архат полежал-полежал, пошевелил пальцами ног — сандалии свалились с него во время падения — и опасливо поднялся;
Понимание заливало его льдистые глаза весенним разливом.
— А... их? — Он махнул рукой в сторону монастырских построек. — Их так можешь?
— Их не могу, — усмехнулся Змееныш. — Вернее — многих не могу.
— Но почему?! Это же так легко! Ткнул пальцем — и победа!
Иногда Маленький Архат, этот святой насмешник с телом ребенка и характером склочного отшельника, вызывал у Змееныша чуть ли не отеческие чувства.
— Потому что они не дадут. Чтобы искусство сюда-фа* [Сюда-фа — искусство «медленной смерти» или «убийственного касания».] проявлялось в полной мере, удар надо наносить в определенное место, с точным расчетом силы в зависимости от возраста, телосложения и здоровья противника, в нужное время суток и так далее. Но опытный боец, прошедший многолетнюю школу такого уровня, как здешняя, не подпустит меня к себе, а даже если и подпустит, не позволит ударить как надо и куда надо. И буду я подобен лекарю, вышедшему с сонным снадобьем на тигра. Выпьет тигр — заснет, да только пить он не захочет. А заставить тигра проглотить снадобье у лекаря сил нет. Поверь, самое изящное — не всегда самое полезное. И упаси меня Яшмовый Владыка пробовать мое умение, к примеру, на главном наставнике. Думаю, он сумеет превратить мою смерть в достойное поучение для своих подопечных...
Маленький Архат кивнул, уже явно думая о чем-то своем. Змееныш проследил направление взгляда своего спутника и понял, что монах-ребенок глядит в сторону восточной стены, туда, где располагался парадный вход в монастырь. За время пребывания Змееныша в стенах обители эти ворота не открывались ни разу, и он привык смотреть на них, как смотрят скорее на непроходимое препятствие или часть стены, чем как на вход-выход для живых людей.
И, конечно же, не увлекись Цай объяснением (лазутчик мысленно сделал себе выговор), он обязательно обратил бы внимание на непривычную суматоху близ парадного входа.
На высокой воротной башне, украшенной белой табличкой с золотыми иероглифами, стояло два — а не один, как всегда, — стражника, что-то кричавших своим собратьям внизу; от западного крыла, со стороны патриарших покоев, приближалась процессия из пяти-семи пожилых монахов, среди которых... среди которых Змееныш сразу узнал сухощавую фигуру самого патриарха и идущего рядом с ним главного воинского наставника; огромный дубовый брус, окованный медью и служивший засовом, медленно пополз из пазов, лег на землю около ворот — и створки парадного входа начали со скрипом отворяться.
После чего некоторое время ничего не происходило.
И наконец в ворота вошел человек.
Один-единственный.
Через мгновение его ярко-оранжевая кашья, такая же, как и рясы остальных иерархов, включая патриарха и главного наставника, влилась в идущую навстречу процессию — словно ручеек в полноводную реку.
И монахи неспешно двинулись обратно, к патриаршим покоям.
Пух цветущих ханчжоуских ив, высаженных за стеной, несся по их следам подобно облаку, на каких любят раскатывать небожители.
— Это кто-то из «тигров и драконов», — уверенно заявил Маленький Архат. — Их всегда впускают через эту дверь.
Змееныш не ответил.
Он стоял, хмурясь, и смотрел вслед почетному гостю, явившемуся в обитель.
Если лазутчик жизни видел кого-либо хотя бы раз, то уже не забывал никогда.
А преподобного Баня, монаха из свиты Чжоу-вана, приставленного к кровнородственному принцу тайной службой всемогущего Чжан Во, Змееныш Цай видел не раз.
Короткий час отдыха закончился.
...И тьма Лабиринта Манекенов поглотила их.
Маленький Архат шел босиком, почти беззвучно, и идущий следом Змееныш мельком подумал, что из ребенка мог бы получиться неплохой лазутчик — попади он в хорошие руки. При этом Цая не оставляла удивительная мысль, что Маленький Архат скорее играет в какую-то игру, правила которой придумал сам для себя, чем реально рискует жизнью, окунаясь в грозящую сотнями опасностей темень.