— Сам? — я попытался представить себе, как один ребенок играет в прятки.
— Зачем сам? С детьми. Только остальные вернулись, а он нет. Детвора его сначала покликала, потом взрослых позвали. Мужики собрались, топоры-вилы взяли и лес прочесали с факелами. Нигде никого. Как растворился.
Да, было такое, помню. Я тогда стражников давал, чтобы лес прошерстили. Нашли волчью лежку недалеко от деревни, щенную суку убили, волк ушел. Потом еще круг расширили, обнаружили пещеру с разбойничками. Хорошо, в общем, погуляли, с пользой. Вроде как помогло. Народ успокоился, больше на пропажи не жаловались. Хотя, конечно, лес — это вам не церковный зал. Там и волки, и браконьеры, да и заблудиться можно, в конце концов. В лесу детворе не место. Но даже при всем при этом шестеро за два месяца — это много, очень много. Но я был твердо уверен, что все закончилось.
Так я и сказал.
— Я был уверен, что теперь Рокингем для детей безопасен — насколько вообще может быть безопасен для детей лес.
— Мы тоже, милорд. Но вчера Мэгги пошла полоскать белье — и не вернулась. Только корзина на берегу осталась валяться, и рубашки на кустах развешаны.
И рубашки, значит, развешаны.
Доброе, мать твою, утро.
И кстати, вопрос без ответа — что вообще за дерьмо творится в Нортгемптоне?
Остальных я уже не слушал, хотя служебное рвение и проявил. Парню пообещал найти вора, девице — коварного соблазнителя. А вот теток с курицей попросту выгнал — потрава в виде перерытой грядки с морковкой не показалась мне заслуживающей внимания. При всем моем искреннем служебном рвении. В задницу морковку. Не в прямом смысле, я имею в виду.
Глава 9, в которой Марк делает открытие
Я приготовился к штурму, но крепость сдалась без боя. Дверь открыла не эта кошмарная саксонка, а заспанная де Бов, замотанная во что-то вроде ярко-зеленой туники с разрезом спереди. Шнуровки не было, и держалась эта штука только на поясе, не то чтобы туго затянутом. На тунике были желтые цветы и птички, а под туникой ничего, кроме самой де Бов, не было. Не такая уж она, пожалуй, и тощая, если приглядеться. Хотя сиськи все же маловаты.
Де Бов зевнула и потерла кулаком правый глаз.
— Ты вообще спишь?
Я отвлекся от птичек — и всего, что под ними. Какое, нахрен, спишь? День на дворе!
— Прошу прощения. Не знал, что потревожу ваш сон. Я могу подождать, когда вы переоденетесь.
— А смысл? — загадочно вопросила де Бов. — Входи.
Она развернулась и скрылась в глубине дома. Ну что ж, если так хочет дама… Я пожал плечами и двинулся за желто-зеленым сигнальным огнем. Де Бов обнаружилась на кухне. Она возилась у шкафчика, доставая какие-то горшочки, связки травок и кружки. Туника выразительно облепила задницу. Я тактично опустил глаза и тут же наткнулся взглядом на голые лодыжки. Сквозь белую кожу над щиколотками просвечивали голубоватые венки. Де Бов переступила с ноги на ногу, потерла ступню, стряхивая прилипший мусор. Ну вот что мне, зажмуриться, что ли?!
— Садись, — де Бов махнула рукой на лавку у стола. — Я сейчас.
Она сыпанула в кружки сухих листьев, залила из кувшина водой, сжала на миг ладонями. Забурлило, из кружек повалил пар.
Интересно, а если она за голову кого-то ухватит, мозги так же вскипятить может?
Де Бов пододвинула одну кружку мне, поставила на стол тарелку с печеньем, мед и соль — очень ровную, очень белую и очень чистую, как первый снег.
— Теперь рассказывай, — она зачерпнула ложкой соль и высыпала в отвар. Я вылупил глаза.
— Вы это солите?!
Не знаю, почему меня так поразило именно это. Я сижу на кухне у ведьмы, собираюсь пить какое-то зелье и, может, рискую бессмертием души. Ну, если вдуматься. Но нет, по-настоящему пугает меня мысль о необходимости пить рассол с печеньем. Идиотизм же.
— Рехнулся? Это сахар, — де Бов пихнула ко мне горшочек. Я осторожно взял ложку. Для сахара эта штука была слишком белой. — Давай, давай, попробуй.
Я колебался.
Да ладно, это же детская шутка. Не будет меня взрослый человек дурить. Или будет? Между прочим, де Бов еще не отпила.
Да какого дьявола! Я рыцарь, а рыцарю неведом страх!
Зажмурившись, я лизнул ложку. Действительно сахар.
Вот так просто, утром на завтрак.
Кажется, насчет финансовых возможностей чернокнижников я здорово ошибался. Зато теперь я точно знаю, почему люди заключают сделку с дьяволом. Если бы мне кто-то лет десять назад сказал, что за проданную душу полагается сахар, я бы колебался минуты две — решал, просить один мешок или все-таки парочку.
Кстати, а из чего отвар вообще? Ладно, неважно. С сахаром я и сушеные жабьи глаза слопаю.