Де Бов зевнула и потерла кулаком правый глаз.
— Ты вообще спишь?
Я отвлекся от птичек — и всего, что под ними. Какое, нахрен, спишь? День на дворе!
— Прошу прощения. Не знал, что потревожу ваш сон. Я могу подождать, когда вы переоденетесь.
— А смысл? — загадочно вопросила де Бов. — Входи.
Она развернулась и скрылась в глубине дома. Ну что ж, если так хочет дама… Я пожал плечами и двинулся за желто-зеленым сигнальным огнем. Де Бов обнаружилась на кухне. Она возилась у шкафчика, доставая какие-то горшочки, связки травок и кружки. Туника выразительно облепила задницу. Я тактично опустил глаза и тут же наткнулся взглядом на голые лодыжки. Сквозь белую кожу над щиколотками просвечивали голубоватые венки. Де Бов переступила с ноги на ногу, потерла ступню, стряхивая прилипший мусор. Ну вот что мне, зажмуриться, что ли?!
— Садись, — де Бов махнула рукой на лавку у стола. — Я сейчас.
Она сыпанула в кружки сухих листьев, залила из кувшина водой, сжала на миг ладонями. Забурлило, из кружек повалил пар.
Интересно, а если она за голову кого-то ухватит, мозги так же вскипятить может?
Де Бов пододвинула одну кружку мне, поставила на стол тарелку с печеньем, мед и соль — очень ровную, очень белую и очень чистую, как первый снег.
— Теперь рассказывай, — она зачерпнула ложкой соль и высыпала в отвар. Я вылупил глаза.
— Вы это солите?!
Не знаю, почему меня так поразило именно это. Я сижу на кухне у ведьмы, собираюсь пить какое-то зелье и, может, рискую бессмертием души. Ну, если вдуматься. Но нет, по-настоящему пугает меня мысль о необходимости пить рассол с печеньем. Идиотизм же.
— Рехнулся? Это сахар, — де Бов пихнула ко мне горшочек. Я осторожно взял ложку. Для сахара эта штука была слишком белой. — Давай, давай, попробуй.
Я колебался.
Да ладно, это же детская шутка. Не будет меня взрослый человек дурить. Или будет? Между прочим, де Бов еще не отпила.
Да какого дьявола! Я рыцарь, а рыцарю неведом страх!
Зажмурившись, я лизнул ложку. Действительно сахар.
Вот так просто, утром на завтрак.
Кажется, насчет финансовых возможностей чернокнижников я здорово ошибался. Зато теперь я точно знаю, почему люди заключают сделку с дьяволом. Если бы мне кто-то лет десять назад сказал, что за проданную душу полагается сахар, я бы колебался минуты две — решал, просить один мешок или все-таки парочку.
Кстати, а из чего отвар вообще? Ладно, неважно. С сахаром я и сушеные жабьи глаза слопаю.
Печенье было в форме звездочек и полумесяцев.
Вкусное.
С орешками.
Я дожевал, запил подостывшим отваром, смахнул с физиономии налипшие крошки. Хватит, пожалуй, жрать, пока задница к лавке не приклеилась. Я сюда не за этим пришел.
Я с сожалением отодвинул тарелку с печеньем.
— Еще раз прошу прощения за ранний визит, но у меня приказ.
— Да, помню. Докладывай, — де Бов приглашающее махнула рукой — той, в которой держала кружку. — Черт. Разлила.
Она потянулась к лежащей на подоконнике тряпке, не достала и досадливо поморщилась. Тряпка дрогнула, медленно поднялась в воздух и плюхнулась на стол — точно на лужу.
— Ну? Я тебя слушаю.
А. Да. Точно.
— Кхм. Крестьяне жалуются, что дети в лесу пропадают.
— Часто?
— Чаще, чем обычно. Один-два за год — это нормально. А тут за пару месяцев шесть человек. Я поначалу был уверен, что это волки. Поднял людей, те прочесали лес.
— Волков нашли?
— Ну да. Потому я и успокоился. К тому же все вроде бы прекратилось.
— А теперь, значит, опять началось, — де Бов задумчиво выколупывала из печенья орешки и складывала их на край тарелки. Привычка у нее такая, что ли — наковырять еды и мозаику из нее выкладывать?
— Вроде как. Сегодня целая делегация пришла. Помочь просили.
А я не знаю, как. Ненавижу это. Самая дерьмовая штука в жизни — беспомощность, чего бы она ни касалась.
Де Бов закончила с одним печеньем и взяла другое.
— Детали помнишь?
— Деревни разные. Друг от друга далековато. Дни разные, к луне не привязаны, — ну да, я тоже учусь. — Пропадали и мальчики, и девочки. Криков в деревне не слышали, похоже, дети просто уходили, и все.
— А может, действительно уходили? Может, в семьях конфликты были?
— А что, могло не быть? — я удивленно посмотрел на де Бов.
Твою мать, это же семья. Где еще быть конфликтам, как не здесь.
— Я имела в виду, серьезные. Может, их обижали, и они решили сбежать.
Ну я же не сбежал.
— Это как ребенка обижать нужно, чтобы он от теплой печки и миски каши в лес к волкам рванул?
— Я просто предположила. Ты действительно считаешь, что это невозможно?
— Уверен, что да. Обычные крестьянские семьи. Ничего хорошего, конечно, но в деревнях везде так. Тогда бы уже вся детвора скопом бежала.