— Может, родители пили?
— А где не пьют?
Когда мой не-папаша винищем нажирался, свиньи в хлеву в дерьмо зарывались — и ничего, жили.
Де Бов удивленно посмотрела на свои руки, отложила раскуроченное печенье и отряхнула ладони.
— Ладно. Если ты так уверен… Сколько было детям лет? Как они выглядели? Что делали до исчезновения? Откуда пропадали?
— Это действительно важно?
— Пока не знаю. Но, думаю, собирать и анализировать информацию разумнее, чем бегать с воплями по лесу. Черт, как ехать-то не хочется, — де Бов потянулась, изгибая спину, и туника обтянула все, что я еще не успел рассмотреть.
— Куда ехать?
— В деревни же. С родителями беседовать.
— Зачем? Берите допросные записи и читайте.
— Серьезно? У тебя все записано? — де Бов смотрела на меня так, будто я достал из кошеля бриллиант и вручил ей. То-то же! Я как можно равнодушнее пожал плечами.
— Ну да. Порядок есть порядок. Все допросы записываются. Если хотите, я вам их передам.
— Да. Нет! Подожди, я сейчас оденусь, вместе съездим — так быстрее!
Де Бов вымелась из-за стола и резво ускакала в глубину дома. Там что-то загрохотало, громко и мерзко заскрипели дверные петли.
Я откинулся на стену, взял расколупанное печенье — просто из жалости, чтобы добро не пропадало. Надо же чем-то время занять.
Забавная у де Бов туника. Ткань гладкая и тонкая, никогда такую не встречал. Кстати, очень гладкая, да. Если бы де Бов в этой тунике спала, то помяла бы. Значит, спит она в чем-то другом. В рубашке, к примеру. А тунику надела, когда двери пошла открывать. Стоп. И где рубашка? Вот я просыпаюсь, вот встаю, вот беру тунику и натягиваю на рубашку. Поверх. И проще, и быстрее, и задницей не отсвечиваю. А когда я надеваю тунику на голое тело? Именно! Когда рубашки нет!
Я отсалютовал самому себе кружкой.
Теперь я знаю, что де Бов спит голышом. Очень, очень полезная информация.
Куда дети деваются, я понятия не имею, зато тут я на коне.
Глава 10, в которой Марк вразумляет подчиненных
— Что?!
— Не положено. К допросным листам доступ имеют только шериф, его помощник, судьи и иные лица, властью облеченные, — писарь-монах истово таращил глаза. Ни дать ни взять один из тех святых, что отказывались отречься от веры, а потом были сжигаемы, терзаемы львами или утопляемы. Римляне были те еще забавники.
Де Бов вертела головой, переводя взгляд с меня на монаха и обратно.
Я почувствовал, что краснею. Кровь прилила к лицу, и щеки сделались горячими, как печная заслонка.
— Я. Сказал. Неси. Сюда. Листы.
— Никак не могу, милорд. Не имею права, — развел руками писарь и улыбнулся. Этот мудак отказывался выполнить приказ и улыбался.
Я шагнул вперед и сгреб монашка за грудки. Шея у него была рыхлой и дряблой, как задница старухи. Хотелось заорать и треснуть недоделка башкой об стену.
Чертов писарь. Мой приказ не выполняет чертов распроклятый писарь, который должен подпрыгивать, когда я свистну, и падать наземь, когда хлопну в ладоши.
— Я тут право, и я тут закон.
Меня похлопали по руке — той, которой я держал монашка за глотку. Я посмотрел вниз. Де Бов таращилась на меня своими круглыми глазами.
— Отойди.
— Пусти.
— Нет.
— Ты его придушишь.
— Именно. И следующему будет неповадно.
Как же мне это все обрыдло. Из раза же в раз. Повторять бесконечно, бегать и проверять, орать и пинать, чтобы делали хоть что-нибудь. Как же я ненавижу этих недоделков. Этот мой гребаный возраст и детскую физиономию. Этого распроклятого шерифа, орущего на меня при всех. Этого в задницу трахнутого Роба Малиновку с его гребаной бандой. Дьявол!
А самое поганое было то, что я тоже бы не торопился выполнять приказы сопляка, который даже шайку тупоголовых саксов поймать не может.
Сука!
— Марк. Перестань.
Монашек хрипел, морда у него была пунцовой, как задница после порки.
Я разжал руку. Писарь привалился к стене, беззвучно разевая рот. Де Бов ввинтилась между нами, уперлась в меня спиной.
— Эй. Ты меня слышишь?
Монах судорожно закивал, не сводя с меня взгляда. То-то же.
— Милорд Марк — помощник шерифа. Он может видеть допросные листы. Так?
Монах закивал еще сильнее. Как бы у него голова не отвалилась.
— Милорд Марк хочет видеть допросные листы. Ты их принесешь?
— А…
— А я слепая, не умею читать и буду смотреть в окошко. Ну? Это не противоречит правилам?
— Н-н-н-ееее, — проблеял жирный недоделок.
— Ну так неси! — рявкнул я и сдвинулся вперед, толкая грудью де Бов. Писарь ломанулся в дверь, как святой страстотерпец, за которым голые девицы гонятся. Или даже голые юноши. Быстро, в общем, и вдохновенно.