— Ничего. Чтобы тут ни случилось, твоей вины в этом не будет, — сказал он. — Бог каждому из нас дал свободную волю, и как ею воспользоваться дело совести каждого.
— А ты не остановил бы друга, прыгающего в огонь? — спросил я.
— Кто его знает, — ответил он. — А только никого нельзя сделать счастливым насильно.
Прыгать же в огонь можно по разным причинам:
чтобы спасти кого-то другого, чтобы избавиться от боли и горестей бренного мира, либо хотя бы для того, чтобы спасти из пламени ценное сокровище.
— Есть ли сокровище ценней веры, что наши души будут спасены?
Гердвиг остановился. Пронзительный взгляд его холодных, бледно-голубых глаз пробил меня навылет.
— А если человек потерял право на обладание этим сокровищем?прошептал он.
Резко отвернулся и оставив меня, пораженного этими словами, погнал коня дальше. Внизу должно быть уже заметили характерный белый плащ рыцаря Ордена Побирающихся, ибо встретить нас вышел богато одетый рыцарь.
— Приветствую тебя, господин, — обратился он к монаху, полностью игнорируя меня и Афнеля, — я — Хамзин из Тергонта и рад видеть тебя в нашей компании. Твое прибытие — знак того, что и могущественные Ордены начинают заниматься тайной Трех Слов.
— Я здесь не как посланник Ордена, — ответил Гердвиг, спешиваясь, — и, честно говоря, не думаю, что таковой тут когда-нибудь появится.
Рыцарь понимающе покивал.
— Что ж, политика, тут все ясно, — пробормотал он, — но предупреждаю тебя, господин, что неинтересное ты выбрал место для поездки. Это быдло, он махнул рукой в сторону лагеря, — не смеет даже приблизиться к пещере.
Монах бросил на меня выразительный взгляд, как бы хотел сказать: «А что я говорил?»
— А ты, господин, — спросил я вежливо Хамзина из Тергонта.
— Я? — ледяной взгляд рыцаря остановился на мне. — Ты что, человече, ошалел?
— Ты, наверно, давно уже здесь находишься? — спросил его Гердвиг, отвлекая внимание рыцаря.
Тот отвел от меня злой взгляд.
— Почти месяц, — он вздохнул. — И скоро буду собираться обратно. В этой пустыне можно сдохнуть от скуки.
Афнель выехал вперед.
— Я уже поеду, если позволишь, — обратился он к Гердвигу.
Монах, поколебавшись, кивнул.
— Афнель! Нет! — крикнул я.
Юноша печально улыбнулся.
— Ну удерживай меня, — не то попросил, не то приказал он и, пришпорив коня, поехал прочь.
Удивленный Хамзин из Тергонта молча глядел ему вслед. Потом заорал: Что это значит?
— Он едет туда, куда никто из вас не отважился отправиться, спокойно пояснил монах.
— Прикажи задержать этого сумасшедшего.
— Зачем? — спросил Гердвиг. — Я буду следующим.
Хамзин из Тергонта беспомощно развел руками.
— Ты тоже? — спросил он у меня хриплым голосом.
Я молча покачал головой, затем сказал тихо, как бы про себя, но и Гердвиг и Хамзин услышали:
— Два трупа для одного дня более чем достаточно.
Первый беспечно улыбнулся, зато второй кивнул с одобрением.
Мы внимательно следили за Афнелем, едущим к пещере. Поначалу никто, кроме нас, на него не глядел, но когда цель его стала ясна, в обозе началось необычайное оживление. Все бросали свои занятия, выбегали из шатров, бежали со стороны озера, желая во что бы то ни стало увидеть смельчака, который первым переступит порог Неведомого.
— Это величайший день в его жизни, — услышал я тихий голос монаха. Он всегда об этом мечтал.
Непоколебимый, отважный до безумия рыцарь, устремляющийся на глазах толпы навстречу испытанию, повергающему всех в ужас. Дальше этого его мечты не заходили. Для него главное — вот этот миг и он сам по себе награда за все, что он претерпел и что ему предстоит претерпеть.
Я опустился на колени и воздел руки к небу.
— Боже, спаси его!
Гердвиг печально покачал головой.
— Смотри и слушай, — приказал он.
Афнель тем временем остановился у самой пещеры, соскочил с коня, ласково потрепал его по холке, перекрестился и медленным шагом переступил порог пещеры. Я знал, что благодаря форме скалистых стен пещеры каждый, находящийся в долине, услышит слова, произнесенные юношей. Уже сейчас до нас доносился звук его шагов и слышно было его короткое, прерывистое дыхание.
Это произойдет сейчас. Как близок миг, когда будут произнесены Три Слова. Три Слова, являющиеся Столпами Жизни, Три Слова, пролагающие пути мира и определяющие его смысл.
Правильно ли угадал их Афнель? Если да — дай-то ему Бог — то его ждет власть над миром, власть бесконечно огромная и ничем не ограниченная.
Если он ошибается, то тело его навсегда останется в пещере, а душа никогда не попадет в Царство Божие.
— Слушай внимательно, — прошептал мне на ухо Гердвиг, — первое слово будет: «Добро».
— Добро! — гулко громыхнул из пещеры голос и эхо разнесло слово по долине.
Толпа, собравшаяся на безопасном расстоянии от пещеры, громко вздохнула.
— Второе — «любовь», — снова шепнул монах.
— Любовь! — прогремел голос Афнеля.
— А третье? — спросил я дрожа.
— Мудрость, — ответил Гердвиг.
— А потом? — снова спросил я, едва шевеля губами.
— Потом? — голос монаха-рыцаря был полон печали и одновременно бесконечного презрения. — Для него уже не будет никакого «потом».
Афнель медлил. Слышно было лишь его нервное, прерывистое дыхание. Я знал, что это не раздумье над тем, что сказать — он давно уже все обдумал; я был уверен, что Афнель просто хочет протянуть минуту, отделяющую его от приговора.
— Мудрость, — услышали мы наконец третье слово, произнесенное тише, чем первые два.
Толпа застыла в ожидании. Когда затихло эхо, вызванное голосом Афнеля и скалы перестали повторять «: ость: ость: ость:», до ушей наших дошел, а скорее ударил в них жуткий вопль смертельно напуганного человека. Затем был короткий стон, как бы стон облегчения от того, что мучение закончилось так быстро, а потом уже одна только удушающая тишина воцарилась в долине. И мы и вся толпа стояли как пораженные громом, пока наконец, после долгого-долгого молчания люди не стали расходиться, двигаясь медленно, как бы в оцепенении. Не слышно было ни возгласов, ни громких разговоров, лишь изредка кто-то что-то шептал своему спутнику и тут же замолкал, как-будто боясь нарушать эту кошмарную и сокрушительную тишину, повисшую в воздухе с момента последнего стона Афнеля.
— Откуда ты знал? — спросил я, все еще стоя на коленях рядом с монахом.
Тот пожал плечами.
— Чувства и мысли человека похожи на строки в раскрытой книге. Но читать ее может лишь тот, кто познал тайну алфавита.