— Дедушка, окошко открыто! — повторил Янкец, вставая. — Теперь мы пойдем домой?
Старик обнял его и стал гладить корявыми пальцами.
— Больно! — повел головой мальчуган.
— Больно!.. — прохрипел старик. — Конечно, больно…
Голос его прозвучал необычно, и внук поднял удивленный взгляд. А старик не отпускал его и все гладил по голове. Пальцы его, должно быть, стали еще более твердыми, потому что мальчик вырвался из его рук и с тревогой посмотрел на него.
— Янкец… — хрипло сказал старик, протянув к нему руку.
— Дедушка, сыграйте!
Старик медленно взял трубу и оглянулся на Петера Майцена.
— Сыграйте! — Мальчик нетерпеливо покрутил рукой.
— Сейчас, — вздохнул дед и улыбнулся.
— Ну давайте!
Старик провел рукой по глазам, облизнул губы и поднял трубу.
Петер Майцен замер, как пригвожденный.
Старик наклонился и едва слышно прошептал:
— Понимаете, сударь, ребенок есть ребенок!..
Петер Майцен едва нашел в себе силы кивнуть.
Труба запела. Звуки бились о холодные и темные стены погребка. Они колотились в стены, как колотится в сердце печаль, не находя выхода.
С трудом сдерживал себя Петер Майцен. В его сердце тоже билась печаль. Когда труба умолкла, он подошел к старику и молча взял его за руку.
— Ну вот теперь и мы пойдем, — покорно ответил тот. — Запрем погребок и пойдем.
— Нет! — возразил Янкец. — Еще разок!
Петер Майцен повернулся и опрометью бросился наружу. Он перебежал через дорогу, миновал виноградники. И замедлил шаг только возле омута. Яворки нигде не было. На зеленой траве были разостланы белые простыни, и три ивы спешили ему навстречу, как три хмурые тетки, три черные Парки.
И тогда вновь запела труба.
Он оглянулся. Погребок теперь не казался ему головкой черноглазой девушки, задремавшей среди зелени, теперь это был огромный белый череп.
— Смерть! — содрогнулся Петер Майцен и почти бегом кинулся из Тихого дола.
VI
Отдышался он в лесу. Спустился к речке, снял рубашку и умылся. Немного погодя он успокоился.
— Вот она, жизнь, — произнес он. — Обыкновенная жизнь. Случай только необыкновенный. Впрочем, чего в жизни не случается!
Закурив сигарету, он решил не думать об этом, расправил плечи и быстро зашагал по дороге. Столбы солнечного света были уже более блеклыми и совсем косо падали между соснами.
У явора, вспомнив о девушке, он остановился.
«Куда она делась?.. Наверно, пошла помочь тетке».
Он погладил гладкий ствол дерева и зашагал дальше, но вскоре остановился. Впереди, между деревьями, что-то блеснуло. Вглядевшись, он узнал Чернилогара. С косой на плече тот шел ему навстречу.
— Еще и этот кошмар! — воскликнул он и, сразу сойдя с дороги, укрылся за толстой сосной.
Медленно и почти неслышно Чернилогар прошел мимо. Сухощавый и костлявый, он и в самом деле напоминал скелет. Он равномерно покачивался, коса рассекала солнечные столбы. Около явора крестьянин что-то пробурчал, махнул рукой и пошел дальше.
Петер Майцен уже пожалел, что сошел с дороги. Его охватило злорадное желание встретиться с Чернилогаром.
«Как бы ты заговорил, увидев, что я был в Тихом доле? И узнав, что я все-таки нашел трубу?»
Он чуть было не выскочил из-за сосны. Но взял себя в руки. «Ладно. Пусть идет. Увидимся еще!»
Подождав, пока Чернилогар скрылся за поворотом, он поспешил домой. И вскоре стоял на перекрестке, откуда начиналась аллея. Как прекрасна была она в лучах вечернего солнца? В конце ее, подобно волшебному замку, белела усадьба. Все окна пылали. И солнечные столбы между соснами сверкали, подобно трубам большого органа. И этот орган гремел.
Волнение охватило Петера Майцена.
«Ведь это мог видеть Темникар, — подумал он, — разумеется, мог. Он мечтал о том, как было бы хорошо, если б он всех победил и, конечно, погиб бы и сам, но потом со славой вернулся. Он мог бы наяву увидеть это перед гибелью. Перед ним раскрылась бы аллея, а он…»
И Темникар уже был в аллее. Он шагал, гордо выпрямившись. На пороге его ждала Тилчка. Она была в зеленой юбке и нерпой блузке. Белые руки прижаты к высокой груди. Но вот она раскинула их в стороны и воскликнула:
— Ты вернулся, Ерней!
— Вернулся.
— Долго же тебя не было!
— Долго.
— И ты все сделал?
— Все!
— Все!.. О Ерней!..
Петер Майцен замер на месте. На пороге стояла Яворка. От неожиданности он так растерялся, что невольно воскликнул: