— Хорошо, что не над нами, — сказал Борис.
— Для них-то уж точно хорошо, — заметил Срывков.
Высказался и пленный. Презрительно бросил:
— Scheiβdreck[7]!
— Ну, потопали!.. — сказал Федя и обратился к замешкавшемуся немцу: — Vorwärts! Vorwärts![8]
Тот послушно занял свое место в голове цепочки. На этот раз они прошли совсем мало — метров двести, не больше. Их остановили новые голоса… Опять немцы! Голоса звучали глуховато и приближались к ним низом. Встреча была неизбежной… Что делать?.. Они знали одно — что не должны, не имеют права вступить в бой. Так же как возвратиться ни с чем.
— Быстро наверх! — приказал Срывков и первым бесшумно выбрался из оврага. — Давай!
Подталкивая друг друга и мешок, Борис и пленный взобрались вверх по склону. Где-то на середине Борис весь внутренне замер — вот-вот, казалось, им в спину ударит автоматная очередь.
Наверху их ждал Срывков. В руке у него они увидели гранату. Значит, он готов был швырнуть ее, если бы гитлеровцы заметили их.
— Ложись!
Они легли.
Голоса приближались. Немцев было трое. Они тянули связь и ругали какого-то фельдфебеля, который сам завалился спать, а их погнал на линию. Вскоре голоса и шаги раздались прямо под ними, а затем стали отдаляться.
Обождали еще.
— Пошли! — сказал Срывков и спустился вниз. За ним съехали в овраг и Борис с пленным.
Метров через триста, как предупредил их дезертир, начинался самый трудный и опасный участок пути. Овраг подходил близко к домам, а так как правый склон постепенно сходил на нет, то их легко могли увидеть из окон. Кроме того, в одном месте над оврагом был перекинут мост, охраняемый пулеметчиками.
Срывков пошел рядом с пленным.
— Зовут-то тебя как? Фрицем?
— Ганс Клозе, — ответил тот и улыбнулся открытыми деснами.
— Ганс? Ганс так Ганс…
По тому, как Федя это сказал, Борис почувствовал, что он что-то задумал. И не ошибся.
— Товарищ старший лейтенант! — обернулся Срывков к Борису. — Переведите ему, что у меня к нему дело есть…
Борис перевел. Пленный рассыпался в любезностях: он, мол, всегда рад помочь господину унтер-офицеру.
— Ишь ты, рад! — усмехнулся Срывков. — Доктор, передайте ему, что ежели он жить хочет, а не гнить в земле сырой, то должен делать все, что я скажу…
Когда Борис перевел, немец в знак согласия бурно закивал головой:
— Jа! Jа!
— Стоп! — сказал Срывков, и они остановились. — Доктор, возьмите у него мешок и дайте мне свой автомат.
— Это еще зачем? — Борис даже отодвинулся.
— Да не бойтесь. Сейчас сами увидите!
— Ну, хорошо, — сказал Борис и отдал автомат.
Срывков вынул обойму и принялся ее разряжать.
Патроны так и защелкали в его коротких пальцах. Разрядив обойму, он вставил ее в автомат и протянул его пленному:
— На, держи, говорят тебе!..
Но тот все дальше отводил руки с мешком от автомата.
— Доктор, возьмите у него мешок!
Борис все понял. То, что придумал Срывков, было здорово, хотя и рискованно. Но это, пожалуй, единственная возможность добраться до своих.
Понял все и немец. Он отдал мешок и нерешительно взял автомат.
— Доктор! — сказал Срывков. — Спрячьте пистолет и гранаты под шинель. А шинель расстегните…
С этой минуты им предстояло разыграть из себя свежих русских пленных, а дезертиру — их конвоира. Договорились с Гансом: если спросят о них, сказать, что это захваченные в плен русские. Расчет был простой: вряд ли кого-нибудь особо заинтересуют санитар и фельдшер. А если поинтересуются, что в мешке, говорить правду — бинты и вата. Часть пусть назовет тоже свою. За несколько часов боевых действий не так легко установить, кто убит, кто ранен, кто в плен попал или пропал без вести, а кто дезертировал…
— А ежели не то вякнешь, — предупредил Срывков, многозначительно поводив под шинелью своим ППС, — быть тебе покойником!..
На этот раз перевод не понадобился.
— Vorwärts! — вдруг закричал на них Ганс, и закричал так натурально, что Борис даже вздрогнул.
И они зашагали.
10
Улицы Куммерсдорфа были забиты боевой техникой. Отовсюду выглядывали танки, самоходки, орудия, грузовые и легковые машины. Вдоль оврага стояли, задрав в небо стволы, тяжелые минометы. Кругом сновали вооруженные солдаты и офицеры. Определенно что-то готовилось. И никому не было дела до двух русских пленных, бредущих в овраге в сопровождении служаки-конвоира.
А Ганс Клозе и впрямь старался вовсю:
— Schnell!.. Schnell!.. Vorwärts Hunde!.. Schnell![9]