Когда он поднял голову, я заметил, что его седые волосы убраны в маленькую косичку на затылке.
— Я пришел на урок, — сказал я.
Пока он смотрел куда-то на стойку, я разглядывал татуировки на его руках; самая крупная оказалась цитатой из радикальной песни Джона Леннона.
— На какое время вам назначено?
Я указал на собственную руку. Он щурился, пока не увидел нужную запись.
— На три? Вы точны.
Я взглянул на настенные часы за его спиной, окруженные густо налепленными буклетами и открытками. Без двух минут три. Я немного разозлился, что мой ранний приход округлили до ближайшего часа, но промолчал.
— Вам наверх. — Старый хиппи указал в глубину магазина. — Кроме Билла, там больше никого нет.
— Спасибо, товарищ, — произнес я, и старый хиппи улыбнулся в ответ.
Я поднялся по покрытой ковром скрипучей лестнице в адскую жару пропахшего потом и переживаниями второго этажа. В темный узкий коридор выходило три двери, Билл оказался за второй. Я открыл ее пошире, осматривая звукопоглощающее покрытие на стенах, старые деревянные стулья, о которые, похоже, точили когти маленькие тигры, и седоватого мужчину.
Он был ужасно похож на Джорджа Клуни.
— Hola[2]. Я — Джеймс.
Седой не стал подниматься, зато довольно дружелюбно улыбнулся, пожал мне руку и указал на стул напротив:
— Меня зовут Билл. Давай начнем с того, что ты достанешь мелодическую трубку и что-нибудь сыграешь — я должен понять, какой у тебя уровень. Если ты нервничаешь, мы можем немного поговорить, но урок всего полчаса…
Я поставил футляр и опустился рядом с ним на колени, открывая защелки:
— Нет, все нормально.
Я улучил возможность взглянуть на Билла, пока искал чантер. Он сидел, чуть наклонив голову, чтобы прочитать надписи на футляре — у меня он весь в наклейках. Пока Билл читал фразу: «Остерегайтесь драконов, вы хорошо пойдете под хрустящей корочкой и с кетчупом», я примеривался к нему. Его чантер лежал на соседнем стуле, чистый и блестящий. Моя трубка выглядела потрепанной, некоторые отверстия я частично залепил разноцветными кусками изоленты, чтобы добиться идеального строя. У Билла хорошая осанка, у меня одно плечо постоянно выше другого от того, что я так много играю. Его футляр почти новый, а мой выглядит так, будто не один раз прошел через ад. Я почти уверился в том, что это занятие — пустая трата времени, особенно когда он вытаращил глаза при виде моего чантера.
Я положил тренировочную трубку на место. Спору нет, облегченная пластиковая версия полноразмерного чантера полезна: во-первых, она примерно в тысячу раз тише, чем настоящая волынка, а во-вторых, на ней физически проще играть — не нужно пыхтеть и потеть, чтобы наполнить мешок воздухом. Но чтобы произвести впечатление, нужен настоящий инструмент.
— Разрешите я сыграю на волынке? В школе трудно найти возможность позаниматься; у меня такое чувство, будто я ее уже сто лет из футляра не доставал.
Билл удивленно пожал плечами:
— Конечно. Других студентов сейчас нет. Делай, как тебе удобнее. Что сыграешь?
— Еще не знаю.
Я достал волынку, вдыхая знакомый — родной — запах кожи и дерева. Я надул мешок, бурдоны привычно легли мне на плечо. В то мгновение, когда они зазвучали, я понял, насколько громкой в этой крошечной комнате будет музыка. Нужно было захватить беруши.
Билл секунд двадцать наблюдал, как я настраиваюсь, следя за моей осанкой, слушая, как ровно я держу звук. Я собирался начать потихоньку и нарастить уровень до чего-то настолько потрясающего, чтобы он под конец кинулся целовать мне ноги, но звук был такой громкий, что я решил закончить поскорее. И рванул с места в карьер, заиграв любимую вещь: зубодробительно сложный рил в миноре, который я сыграл бы и во сне. Быстро. Чисто. Идеально.
Лицо Билла ничего не выражало. Как будто громкость музыки сдула с него все эмоции. Я спустил волынку с плеча, и он покачал головой:
— Я ничему не могу тебя научить… Ты и так это знал, правда? Во всем округе не найдется такого человека. Может, даже во всем штате. Ты участвуешь в конкурсах?
— До этого лета участвовал.
— Почему перестал?
Я пожал плечами:
— Достиг вершины. Продолжать стало скучно.
Почему-то мне неприятно было ему об этом говорить.
Билл снова покачал головой. Его глаза изучали мое лицо, и я точно знал, что он думает, потому что все всегда думают одно и то же: «Ты такой молодой. (А я такой старый)».