4
На фоне крутящихся магнитофонных бобин и помаргивающего зеленым регулятора громкости звучат металлизированные трансляцией, но вполне узнаваемые голоса.
Бомж:
— …Так вот: документы — в вокзальной камере хранения …
Подполковник:
— Обожди! Если я подниму группу прикрытия…
Бомж:
— Нет. Спасибо, но — поздно. Слушай внимательно — ОНИ уже наверняка нас пишут . Это тот вокзал, с которого ты поехал бы пить НАСТОЯЩИЙ «Белый аист»… Как понял? Прием.
Подполковник (после секундной заминки):
— Четыре звездочки?
Бомж:
— Именно так! Теперь — номер ячейки…
И тут поверх всего вклинивается новый голос, в ореоле эфирных помех:
— Одиннадцатый — восьмому! Одиннадцатый — восьмому! Он звонит из второго слева автомата в заднем торце Комсомольской-радиальной. Берите его, немедля! Или хотя бы заткните ему пасть!
5
Лицо Подполковника; крупным планом — чуть сощуренные глаза. Вторым, наложенным, планом (в киношных терминах — «переплывом») идут кадры, стилизованные под старую черно-белую любительскую киносъемку. Дачный участок где-то в Подмосковье; шашлыки, коньяк из десятилитровой алюминиевой канистры (НАСТОЯЩИЙ «Белый аист» , надо полагать) — компания молодых офицеров обмывает свеженькие капитанские погоны; золотистые звездочки — одна, две, три, четыре! — булькают в граненый стакан с водкой…
— Четыре звездочки? — уточняет в трубку Подполковник.
— Именно так!.. Теперь — номер ячейки . Тот гараж в Бейруте…
— Понял! — явственно скрежетнувшим голосом обрывает Подполковник. — Стенка?..
— Угадал.
Второй «переплыв».
…Заброшенная авторемонтная мастерская; маячащий во мраке штабель ободранных автомобильных кузовов отчего-то воскрешает в памяти кровожадных мезозойских ящеров, прикинувшихся до поры окремнелыми скелетами. Со свисающей из-под потолка сорокаваттной сортирной лампочки под жестяным абажуром с грехом пополам накапало-таки на бетонный пол тусклое, как постное масло, световое пятно. В центре этой световой лужи слабо корчится на бетоне человек со скованными за спиной руками; щегольской светло-кремовый костюм его перепачкан ржавчиной и смазкой (похоже, везли в багажнике), а местами заляпан кровью. Вокруг безмолвными тенями застыли несколько мордоворотов в каком-то полувоенном обмундировании, с лицами, по местной традиции, замаскированными клетчатыми арабскими платками-кафиями. По знаку главаря один из арабов (или кто они? — в этом Леванте хрен разберешь…) рывком приподымает за волосы голову пленника, и теперь можно разглядеть его лицо: это ни кто иной, как Подполковник; впрочем, назвать это месиво «лицом» можно лишь при изрядной доле воображения.
— На кого ты работаешь? — допрос ведется на английском, хотя язык этот для главаря, похоже, не родной. — На Кей-Джи-Би? Или на Джи-Ар-Ю?
— Я ничего не понимаю, богом клянусь! У меня честный бизнес, ничего противозаконного… Справьтесь у Анвара-эфенди…
— Извини, парень, но я спешу и у меня нет времени на пентотал, — пистолет главаря медленно изучает распростертого на полу человека. — Для начала будет колено… и тут ничего личного… Ну?..
— Нет!! Меня с кем-то спутали!.. Или подставили…
Выстрел гасит картинку как щелчок выключателя; тает же воцарившийся мрак медленно и постепенно, в реостатном режиме. Из серого хаоса возникают размытые цветные пятна; мало-помалу они сгущаются, и наконец ближнее из них обретает облик человека с лицом, замотанным кафией и со шприц-тюбиком в руке, опустившегося на одно колено рядом с раненым. Похоже, однако, за время затемнения оперативная обстановка тут поменялась до неузнаваемости: руки пленника уже освобождены от наручников, а охрану несут трое квадратных парней в джинсовых куртках и шапочках-масках, тогда как прежние хозяева гаража — те, что в полувоенном — валяются по всему полу в живописных позах, не подавая признаков жизни.
— Со вторым рожденьем вас, товарищ подполковник! — хмыкает человек в кафии, открывая лицо (это — не кто иной, как «бомж» с Комсомольской), и сноровисто вводит иглу шприц-тюбика в бедро раненого. — Любопытно, с которым по счету — не с девятым ли?
— Ты-ы?.. Что… мне… вкололи?..
— Простое обезболивающее… доза, правда, лошадиная. Извиняй, — (кивок на небрежно перебинтованные колени раненого — точнее сказать, на то, что от них осталось), — но придется задать тебе несколько вопросов, прямо сейчас. Давай-ка соберись!
— Валяй… — мир перед глазами раненого, между тем, плывет и норовит распасться на части. Тут следует предельно сосредоточиться на чем-то сугубо внешнем — ну хотя бы на очертаниях здоровенных, едва ли не в человеческий рост, черных цифр «1-1-2», намалеванных на противоположной стене гаража. Последняя «двойка» густо забрызгана красным и серым — похоже, именно у этой стенки вышибли мозги у валяющегося под нею главаря с какой-то неаппетитной рванью на месте головы; ну, тут тоже — «ничего личного»…
— Как ты понял по их вопросам — они уже вышли на Аль-Джеззина?
— Нет, точно нет… Но парень трусоват… Узнает о моем провале — сам кинется в бега…
6
На Комсомольской «бомж» из своей пещеры безотрывно наблюдает за толпой, которая периодически, в такт гулу разгоняющихся поездов, густеет на ведущей снизу лестнице: систола — диастола, систола — диастола.
— Теперь — шифр ячейки. Буква — та, с какой начинается настоящее имя Аль-Джеззина…
— Во французской транскрипции? — уточняет трубка.
— Разумеется. Цифры — позывной «Медузы»; не забыл? В ячейке будут ключи; дальше вам не обойтись без компьютерщика… — но тут «бомж» прерывает свой инструктаж, ибо в непосредственной близости от ниши объявляются посторонние.
Посторонние пока наличествуют в единственном числе: это человечек трудноопределимого возраста, явно перенесшийся в наш голливудский триллер из старой доброй французской комедии: он смахивает то ли на похмельного хоббита, то ли на Эркюля Пуаро, который из соображений конспирации сбрил свои неподражаемые усы, отрастивши взамен того рыжую щетину. Дуговидные брови человечка высоко приподняты в выражении горчайшего недоумения — вроде как у саймаковского гнома, раскупорившего заветный бочонок и тут обнаружившего, что подлые гоблины опять заколдовали весь сладкий октябрьский эль в «Балтику N 3»…
Ежели какой прозорливец решил, что вот он, Голый Дьявол, знаменитый «курганский» чистильщик-ликвидатор! — никак нет. И «бомжу» вполне хватает мимолетного профессионального взгляда, чтоб удостовериться: человечек в рыжей щетине чист, как слеза комсомолки (ну, после откидывания оной слезы на дуршлаг, разумеется).
— Мужик! — проникновенно адресуется «бомж» к спине остановившегося аккурат напротив соседней слева телефонной пещерки «Пуаро» (у того, похоже, назначено тут свидание). — Слышь, мужик, шел бы ты отседа, а? Ща тут будет грязно — до невозможности!..
«Пуаро» неспешно оборачивается; разом оценив видок и запашок своего соседа, он, по всему видать, решил не залупаться и внять доброму совету («Ну-ка его на хрен, сыграет еще сейчас в кита-блювала…»), но тут случается непредвиденный казус. Бутылка пива, которую «маленький бельгиец» успел уже не только извлечь из сумки, но и откупорить (явно готовясь к долгому ожиданию), испускает вдруг струю пены — что твой огнетушитель-пеногон типа «Эклер», и тому ничего не остается, кроме как по-вампирьи присосаться к горлышку, не давая продукту пропАсть без достаточной пользы . «Пуаро» застывает с запрокинутой бутылкой в позе гипсового пионера-горниста, причем застывает — надо ж так случиться! — в самой что ни на есть неподходящей точке авансцены, перекрыв «бомжу» обзор налево, в сторону перехода на Кольцевую, и именно в тот самый миг, когда оттуда появляется четверка небритых парней — из тех, кого в не отягощенном излишней политкоррекностью российском народе собирательно кличут «черными»…