Губя страну, глумясь над нею,
И, сбавив спеси, Нокс-ханжа
С улыбкой кланялся злодею.
Но могут ли гордячка Власть
И блеск и пышность Самомненья
Порыв Отчаянья заклясть,
Поколебать решимость Мщенья?
В процессию вперяя взгляд,
В засаде я стоял, у щели.
С английскими смычками в лад
Шотландские волынки пели.
Шел гнусный Мортон впереди,
Убийцы спутник неизменный,
И выступали позади
С мечами в пледах Макфарлены.
Льстецы Гленкерн и Паркхед с ним,
И Линдсей, мрачный, непреклонный,
Чей взор был так неумолим
К слезам Марии оскорбленной.
Шлем регента с цветным пером
Сверкал над лесом копий гордо,
И конь его ступал с трудом
Так тесно вкруг толпились лорды.
Следил за всем суровый взгляд
Из-под открытого забрала,
Рука стальным рядам солдат
Стальным жезлом повелевала.
Но хмурилось его чело,
С сомненьем гордость в нем боролась.
"Готов ко мщенью Босуэло",
Шептал ему враждебный голос.
Гром выстрела. Конь на дыбах.
Народ шумит, гудит, трепещет.
Пернатый шлем летит во прах.
Он над толпою не возблещет!
Да, счастлив, кто в глазах прочел
У милой ласковое слово,
Кто, мстя за сына, заколол
Убийцу - хищника лесного!
Но я счастливей был стократ,
Когда тиран, сраженный мщеньем,
Души своей злодейской смрад
Предсмертным изрыгал хрипеньем.
И Маргарет моя чело
Над ним склонила, как живая:
"Свершилось мщенье Босуэло!"
Тиран услышал умирая.
Встань! Знамя по ветру развей,
Вождь Гамильтонов благородный!
Пал Мэрри от руки моей.
Сыны Шотландии свободны".
Все воины уже в седле,
И трубным гласом клич народа
Летит по всей родной земле:
"Пал Мэрри! Родине - свобода!"
Но что же это? Блеска пик
Не видно, стихли крик и топот.
Их ветерок развеял вмиг,
Унес потока мирный ропот.
Где труб раскатывался гром,
Веселый дрозд свистит в долине.
Молчат увитые плющом
Руины каменной твердыни.
Не вождь свой клан зовет на бой,
Крича о мести и свободе,
Красотка нежною рукой
Небрежно теребит поводья.
Да будет радостен удел
Прелестницы, что захотела
Услышать повесть давних дел
На диком бреге Эвендела!
1801
ВЛАДЫКА ОГНЯ
Внемлите, о дамы и рыцари, мне.
Вам арфа споет о любви и войне,
Чтоб грустные струны до вас донесли
Преданье об Элберте и Розали.
Вот замок в горах на утесе крутом,
И с посохом длинным стоит под окном
В плаще пропыленном седой пилигрим.
Прекрасная леди в слезах перед ним.
"Скажи мне, скажи мне, о странник седой,
Давно ли ты был в Палестине святой?
Какие ты вести принес нам с войны?
Что рыцари наши, цвет нашей страны?"
"Земля галилейская в наших руках,
А рыцари бьются в ливанских горах.
Султан навсегда Галаад потерял.
Померк полумесяц, и крест воссиял!"
Она золотую цепочку сняла,
Она пилигриму ее отдала:
"Возьми же, возьми же, о странник седой,
За добрые вести о битве святой.
Возьми и скажи мне, седой пилигрим,
Где славный граф Элберт? Встречался ты
с ним?
Наверно, он первым в ту битву вступал,
Где пал полумесяц и крест воссиял?"
"О леди, дуб зелен, покуда растет;
Ручей так прозрачен, покуда течет.
Ваш замок незыблем и горды мечты,
Но, леди, все бренно, все вянут цветы!
Иссушат морозы листву на ветвях,
И молния стены повергнет во прах,
Ручей замутится, поблекнет мечта...
В плену у султана защитник креста".
Красавица скачет на быстром коне,
(С ней меч - он сгодится во вражьей стране),
Плывет на галере сквозь шторм и туман,
Чтоб выкупить Элберта у мусульман.
А ветреный рыцарь не думал о ней,
Не думал он даже о чести своей:
Прекрасной язычницей Элберт пленен,
Влюблен в дочь султана ливанского он.
"О рыцарь, мой рыцарь, ты жаждешь любви?
Так прежде исполни три просьбы мои.
Прими нашу веру, забудь о своей
Вот первая просьба Зулеймы твоей.
В святилище курдов над вечным огнем
Три ночи на страже во мраке глухом
Безмолвно простой у железных дверей
Вот просьба вторая Зулеймы твоей.
Чтоб грабить страну перестали враги,
Мечом и советом ты нам помоги
Всех франков изгнать из отчизны моей
Вот третье желанье Зулеймы твоей".
Отрекся от рыцарства он и Христа,
Снял меч с рукояткою в виде креста,
Надел он тюрбан и зеленый кафтан
Для той, чьей красою гордится Ливан.
И вот он в пещере, где ночи черней
Стальные порталы несчетных дверей.
И ждал он, пока не настала заря,
Но видел лишь вечный огонь алтаря.
В смятенье царевна, в смятенье султан,
Жрецы раздраженные чуют обман.
С молитвами графа они увели
И четки на нем под одеждой нашли.
Он снова в пещере, во мраке немом.
Вдруг ветер завыл за дверями кругом,
Провыл и умолк, и не слышно его,
А пламя недвижно, и нет никого.
Над графом опять заклинанья творят,
Его обыскали от шеи до пят,
И вот на груди перед взором жреца
Крест, выжженный в детстве рукою отца.
И стали жрецы этот крест вытравлять,
А в полночь отступник в пещере опять.
Вдруг шепот он слышит над ухом своим
То ангел-хранитель прощается с ним.
Колеблется граф - не уйти ли назад?
И волосы дыбом, и руки дрожат.
Но дерзкой гордыней он вновь обуян:
Он вспомнил о той, кем гордится Ливан.
И только сошел он под своды, как вдруг
Все ветры небес загудели вокруг,
Все двери раскрылись, гремя и звеня,
И в вихре явился Владыка Огня.
И все затряслось, застонало кругом,
И пламя над камнем взметнулось столбом,
И алая лава вскипела, горя,
Приветствуя громом явленье Царя.
Сплетенный из молний в тумане седом,
Был сам он - как туча, а голос - как гром,
И гордый граф Элберт, колени склоня,
Со страхом взирал на Владыку Огня.
И меч, полыхавший в лиловом дыму,
Ужасный Царь Пламени подал ему:
"Ты всех побеждать будешь этим мечом,
Доколь не склонишься пред девой с крестом".
Волшебный подарок отступник берет,
Дрожа и с колен не вставая. Но вот
Раскаты утихли, огонь задрожал,
И в вихре крутящемся призрак пропал.
Хоть сердце исполнено лжи, но рука,
Как прежде, у графа верна и крепка:
Дрожат христиане, ликует Ливан,
С тех пор как ведет он полки мусульман.
От волн галилейских до горных лесов
Песок самарийский пил кровь храбрецов,
Пока не привел тамплиеров в Ливан
Король Болдуин, чтоб разбить мусульман.
Литавры гремят, и труба им в ответ,
А копья скрестились и застили свет,
Но путь себе граф прорубает мечом
Он жаждет сразиться с самим королем.