Но уже в следующем десятилетии отношение к Жуковскому со стороны прогрессивно настроенных представителей литературных кругов резко меняется. Проникнутая глубокой человечностью, но отрешенная от волнующих вопросов современности, поэзия Жуковского начинает восприниматься как поэзия вчерашнего дня. В период реакции, в мрачные годы аракчеевщины, в пору назревания в России дворянско-революционного движения декабристы осуждают мечтательную и тяготеющую к мистицизму поэзию Жуковского.
Неблагоприятно отразилась на литературной репутации Жуковского и его многолетняя служба при дворе (сначала он был приглашен преподавателем русского языка к жене будущего императора Николая I, а затем был назначен наставником его сына). Друзья поэта опасались, что Жуковский обратит «на потеху двора» горящий в нем «огонь дарования», что его талант захиреет в придворной атмосфере. Опасения эти не были вовсе лишены оснований. Придворные обязанности в значительной степени отвлекали его от литературных занятий. И все же ему удалось создать в эти годы ряд превосходных произведений, в том числе перевод трагедии Шиллера «Орлеанская дева» и поэмы Байрона «Шильонский узник».
Говоря об этом периоде жизни Жуковского, нельзя не напомнить и о том, что поэт сумел сохранить при дворе безупречную честность, нравственную независимость и прямоту характера. Ни почести, ни награды не могли заставить его позабыть о «святейшем из званий: человек». Трусость и раболепство были чужды Жуковскому. Об этом красноречиво свидетельствуют такие факты, как хлопоты перед царем об опальном Пушкине, ходатайства о сибирских изгнанниках — декабристах, заступничество за ссыльного Герцена, активное содействие освобождению Баратынского от солдатчины, а Тараса Шевченко — от крепостной неволи, и многие другие. Все это в конце концов привело к тому, что Николай I стал подозревать Жуковского в свободомыслии и политической неблагонадежности.
Последние двенадцать лет жизни (1841-1852) Жуковский, вышедший в отставку, провел за границей. На склоне лет сбылась мечта поэта о семейном счастье: он женился на дочери своего друга художника Рейтерна.
К заграничному периоду творчества Жуковского относятся три его больших труда: поэма «Наль и Дамаянти», переведенная из древнеиндийского эпоса «Магабхарата», стихотворная повесть «Рустем и Зораб», заимствованная из иранского эпоса «Шах-Намэ» Фирдоуси, и перевод поэмы Гомера «Одиссея». Смерть помешала Жуковскому завершить начатый им перевод «Илиады», — он умер 12(24) апреля 1852 года в Баден-Бадене (Германия), похоронен на Тихвинском кладбище Александро-Невской лавры в Петербурге.
Литературная известность Жуковского началась с переложения чужеязычного стихотворного подлинника, его творческая деятельность оборвалась за работой над переводом великого памятника мировой поэзии. Переводы и переделки произведений зарубежных поэтов занимают преобладающее место в его наследии. Объяснение этому дал сам Жуковский в письме к Гоголю:
«Я часто замечал, что у меня наиболее светлых мыслей тогда, когда их надобно импровизировать в выражение или в дополнение чужих мыслей. Мой ум, — как огниво, которым надобно ударить об кремень, чтобы из него выскочила искра. Это вообще характер моего авторского творчества: у меня почти все или чужое или по поводу чужого — и все, однако, мое».
Мастер стихотворного перевода, Жуковский сделал достоянием русской литературы многие жемчужины мирового поэтического искусства. Но переводил он прежде всего то, что отвечало его собственному внутреннему строю, и тем самым «чужое» становилось для него способом выражения глубоко личных дум и чувств.
По образному выражению Белинского, Жуковский дал русской поэзии «душу и сердце». Этими словами он подчеркнул значение Жуковского как зачинателя русской психологической лирики. «Душа и сердце» поэта неизменно присутствуют и в тех стихотворениях Жуковского, где он с большой проникновенностью и тонкостью воссоздает картины природы. Для передачи сложных человеческих переживаний, хотя бы и ограниченных определенным кругом тем и мотивов, Жуковский находил дотоле неведомые русской лирике изобразительные средства. Раскрытие смыслового богатства слова, его многозначности, ритмическое разнообразие стиха, приобретающего под пером поэта то певучую мелодичность, то напряженную энергию, определяют неоспоримую заслугу Жуковского в развитии русского поэтического языка.
Пушкин признавал себя учеником Жуковского. Но, учась у него, он перерастал своего предшественника и преодолевал его влияние, в общем чуждое основным устремлениям пушкинского творчества. Сравнение сказок Пушкина с одновременно написанными сказками Жуковского показывает, например, насколько внешне воспринимал задачи народности искусства Жуковский и насколько глубоко проникнут был ею Пушкин.