А смотри-ка, встал пораньше, чтобы клубни запечь…
Мне стало стыдно за свою лень и желание поспать подольше.
Кожа моего опекуна ещё сильнее пожелтела за последние несколько дней, а жилистая рука тряслась, набивая трубку. Её тонкость стала ещё заметней оттого, что синяя холщовая рубаха была ему очень уж велика.
Как же он схуднул за последнюю луну…
— Я проверю капканы, — сказала я, — а позавтракаю попозже, хорошо?
— Чего это? — недовольно спросил дядя Би. — Али клубни не по вкусу?
— Нет, я просто подумала, что успею ещё на хутор к тётушке Самеле, за молоком и маслом.
— А платить чем собралась?
— Воды натаскаю!
— Больно нужна ей твоя вода при такой-то погоде…
Капюшон приглушил для меня окружающие звуки, поэтому дальнейшее ворчание дядюшки я уже не разобрала. Самым главным теперь было не поскользнуться на тропинке через холмы. Впрочем, я знала каждый камень на ней, так чего мне бояться?
Но этим утром среди холмов притаилось нечто странное, незнакомое.
Дождь, к счастью, перестал, едва я успела сделать несколько шагов от порога. Оставалась скользкая земля да туман, который быстро наполз от ближнего озера. Пряный запах мокрой листвы напоминал о близкой Околице, когда сын тётки Самелы снова натянет на себя старую ослиную шкуру и будет бегать по хутору с жуткими криками…
Почему нельзя набрать этого запаха во флягу, да и смешать с тёплым молоком?
Покинув нашу опушку и карабкаясь вверх по тропинке, я продолжала думать о том, что что-то вокруг сегодня творится не то. Землю под ногами совсем размыло; должно быть, дождь шёл всю ночь. Обычно дело в наших местах на вторую осеннюю луну; да и туманы здесь стадами бродят, нечему тут удивляться. Промозглый утренний холод? Вечный спутник ранних пташек вроде меня. Запах листьев…
Вот. Запах. Сегодняшнее утро пахло как-то необычно.
Я взобралась, наконец, на холм. Оттуда открывался вид на хутор и озеро за ним. В ясный день отсюда можно было разглядеть дорогу в город, но сейчас мир лежал в объятиях тумана.
И когда я поняла, что именно было чужим сегодняшнему утру, моё сердце пропустило несколько ударов.
Вьюнок. Валуны, голые яблони, побуревшая трава — все было расцвечено зелёными стеблями и сиреневыми цветами, живыми и свежими, словно заблудившимися в Двенадцати Спицах и явившимися в осень вместо тёплого лета…
Разом позабыв о том, куда и зачем я шла, я приблизилась к ближайшему валуну и коснулась цветов, не веря своим глазам. Странно, что их запах настолько упоителен, ведь это всего лишь глупый сорняк…
Туман расступался, и из него слышался тихий, звенящий смех. По мере того, как распадалась его плотная пелена, я понимала, что по дороге к хутору каким-то образом свернула не туда — и угодила в царство вьюнков. Они прорастали отовсюду, карабкались ввысь везде, где только могли. Воздух полнился их запахом и хрустальным смехом, растворяя мою твёрдую — хоть и сыроватую — действительность, обращая её в очередной сон.
Сон. Это тоже сон. Сон, как и рынок с тёмным переулком. Как и светлая кухня, пахнущая травяным чаем. Сны, череда снов.
Но… вьюнки. Во всех снах — они. Они что-то значат. Не знаю, как, но… похоже, именно они могут помочь мне проснуться.
Я снова прикоснулась к тихо звенящим стеблям, не зная, что нужно делать, но остро ощущая своё родство с этими вьюнками. Родство, о котором — и это знание тоже было острей ножа — не просили ни они, ни я. Чья-то воля вынудила нас вместе скитаться по этим снам, и странствие будет вечным, если только мы не сможем вместе найти способ выбраться.
Словно отвечая моим мыслям, стебель вьюнка обвил мою руку и тут же отстранился, оставив цветок в ладони. Бледные, почти светящиеся лепестки затрепетали — не то от ветра, не то от страха — и я заложила цветок за ухо.
До сих пор выход из сна всегда находился в самом сне. Но мне мало лишь менять одно видение на другое; может, вьюнок как-то подскажет мне короткий путь к пробуждению?
Впрочем, я ничего не добьюсь, если продолжу стоять на месте. Судя по предыдущим снам, дверью в следующий может стать что угодно, и от самого перехода будет зависеть, в какое видение я попаду.
Воодушевлённая успехами своих изысканий, я зашагала с холма вниз, к хутору. В конце концов, именно туда вело меня моё намерение.
Ближе всего ко мне располагалась изба тётушки Самелы, куда я и направлялась. Заботливая женщина и не собиралась брать с меня деньги за молоко для дядюшки Би; о его болезни знал весь хутор, и весь хутор норовил сунуть мне какой-нибудь гостинец. Но пожилой охотник был слишком горд, чтобы принимать подарки, и поэтому я напропалую врала, что помогаю жителям деревни по дому.