Неизменно получая за это рычание и злобные взгляды, потому что дядюшка Би «не кухонную девку воспитывал».
— Эй, Эльн! — Брууд, средний сын тётушки Самелы, помахал мне граблей из коровника. — Как дядюшка?
— Пока плох, — отозвалась я. — Мать дома?
— Да, и у неё для тебя припасена крынка. Сегодня большая!
— Спасибо, Брууд.
У самого порога избушки вьюнок за моим ухом ожил и затрепетал. Я толкнула дверь и зажмурилась перед тем, как вступить в тёмные сени.
Когда я открыла глаза, стало ясно, что всё получилось.
От прежнего сна уцелело только осеннее утро. Зал «Бревноликой Стервы» почти пустовал — было ещё слишком рано для наплыва завсегдатаев. При виде прокопчённой стойки, бурого потолка и уродливой люстры из бронзы меня настиг прилив такого сильного облегчения, что я едва не спутала сон с действительностью. Чтобы удержаться на самом краю осознания, мне даже пришлось укусить себя за руку.
Рыжая голова Святоши маячила на обычном месте, у самого окошка. Как и всегда, над ней плыли сизые клубы дыма. Казалось, что они полностью отрезали моего напарника от окружающего мира, но вот под моей подошвой скрипнул порог — и Святоша мгновенно обернулся. При виде меня его лицо расцвело улыбкой, и она тут же породила во мне ощущение неправильности происходящего.
Я больше привыкла к ухмылкам и оскалам.
Он махнул мне, приглашая присесть. Я заметила, что кружки перед ним стояло две. Неужто меня ждал? Диковинные дела… Не в его духе, во всяком случае…
Я села напротив Святоши и потянулась за кружкой. В ней было что-то горячее, приятно греющее руки, но я не успела подтащить её к себе: ладонь Святоши накрыла мою сверху.
— Как прогулка? — спросил меня мой напарник, пока я судорожно соображала, в чем смысл этого неожиданного жеста. Мой ответ получился невнятным:
— Сыровато.
— Следовало ожидать, — улыбнулся Святоша. — Кажется, ты замёрзла.
Его пальцы отняли мои озябшие ладони от кружки и принялись растирать их, делясь своим теплом. На меня же нашло странное оцепенение, и я могла только смотреть на это — с тупым удивлением и, кажется, нелепо приоткрыв рот.
— Что-то не так? — спросил Святоша, с беспокойством глядя в моё изменившееся лицо. — Была какая-нибудь неприятная встреча в деревне?
— Не то, чтобы… — пробормотала я. Вьюнок вздрагивал над ухом, точно жилка, бьющаяся у виска. В ход шла вся моя выдержка.
Приди в себя, Эльн, это сон, лишь сон. Они и не обязаны во всём походить на действительность.
— Опять Гведалин хотел чего-нибудь? — густые брови цвета ржавчины сошлись углом на переносице напарника. — Что-то я никак в толк не возьму, что ему от тебя надо. Знаю, ты не любишь, когда я вмешиваюсь, но…
— Нет-нет, на самом деле, всё в порядке, — попытавшись улыбнуться, я очень быстро пожалела об этом. Странный сон «исправил» многое, но явно не мою отвратительную способность лгать.
В глазах Святоши отразилась уже настоящая тревога:
— Любимая, что случилось?..
В этих словах было столько силы, что они легко могли бы перешибить чей-нибудь хребет, если бы обрели плоть. Тепло его рук, его порывистые движения — он всем телом подался вперёд, желая меня утешить — и неожиданный надлом внутри меня самой, предательская боль между рёбрами, дыхание, замершее перед приступом слёз…
Как же мне всё это надоело — бродить среди гор, среди снов, среди могил и кошмарной смеси всего этого, которую назвали Мастерской. Как же я хочу, чтобы всё это просто закончилось…
Несмотря на предупреждающее биение цветка, я уронила голову на руки — чистые, ещё не израненные озлобившейся магией мёртвой страны. Выдержать взгляд Святоши, полный заботы и внимания, было выше моих сил. Нужно собраться с духом и отправиться дальше, в следующий сон.
— Я просто устала, — пробубнила я в собственный рукав. — До смерти устала.
Скрип стула и шуршащий звук шагов; пахнущее табаком тепло приблизилось, опустилось, и я почувствовала его на плечах.
— Посмотри на меня.
Нет, только не это, пожалуйста…
Шероховатые пальцы коснулись моей щеки с невыносимой нежностью, от которой у меня сводило всё нутро. Это не ты. Ты не можешь так улыбаться, ты только скалишься и смеёшься…
Но почему ты снишься мне таким?
Взбешённый вьюнок почти искрится, отсчитывая мгновения.
Серебряные глаза Святоши походили на небосвод, в котором зимняя ночь, тянувшаяся тысячу лет, неожиданно сменилась весенним рассветом. Он обнял меня, и его дыхание запуталось в моих волосах: