Сквозь собственные рыдания — и кто мог бы подумать, что я способна так содрогаться, а в моих глазах содержится столько влаги? — я услышала хрустальный шёпот:
— Семья остаётся семьёй, и неважно, сколько из нас ушло к Луне. Мы не отвернёмся от тебя, даже если это сделает весь мир.
— Почему ты не пришла раньше, Тиви?.. Почему?..
— Я приходила, Эльн. Каждый сновидец оказывается на Лунных Полях, и едва твои сны приближались к нашему дому, я входила в них, но… не могла дозваться. Каждый раз я лишь воскрешала в твоей памяти старую боль, и на что мне твои мучения?..
Тиви подняла меня за подбородок и ласковым прикосновением стёрла дорожки слёз. Камин внезапно погас, и единственным источником света в спальне остались лепестки вьюнков.
— Теперь ты сможешь прийти сама, и я буду ждать. Луна объединила нас, Эльн, для неё мы — одно целое. Пожалуйста, обещай мне, что ты не будешь больше отвергать её.
Я кивнула и уронила лоб на плечо подруги.
Мерцание серебра и аметиста вокруг нас становится всё сильней, и вот это уже не странный и чуждый свет, но самая суть сна, текущая по моим венам…
— Не прощаемся, — нежно усмехается Тиви, а я закрываю глаза в последний раз.
24
Кажется, я проснулась от собственной дрожи. И первым моим желанием было проверить, нет ли за ухом вьюнка.
Но цветок исчез. Кроме того, душная действительность жилища Ганглери и её приглушённые звуки явно меркли в сравнении с нестерпимо яркой и живой тканью снов. Я затрясла головой, пытаясь сбросить с себя остатки дрёмы: страхи и желания имели такую пугающую власть на Лунных Полях, что возвращаться под их сень в ближайшее время мне совершенно не хотелось.
Однако, едва схлынул первый испуг, я почувствовала себя иначе. Когда-то давно я слышала сказку о заколдованном короле, чей слуга сковал своё сердце железными обручами, чтобы не умереть от горя…
В моих ушах явственно стоял треск этих обручей, лопающихся в моей собственной груди.
Поднявшись на локтях, я ощутила тошнотворное головокружение, и мне пришлось зажмуриться, чтобы не испортить шкуры. Отпустило меня только спустя пару минут; решившись разлепить веки, я не сразу сумела извлечь окружающий мир из липкого тумана, в котором он утонул.
Единственным светом в пещере оставалось пламя очага, трескучее и радостное, будто предвкушающее некий праздник. Святоша куда-то исчез, но я не почувствовала никакой тревоги: если Ганглери разрешил ему встать, значит, угрозы больше нет.
Сам маг сидел близ очага, погружённый в свои мысли. Мерцание странного зелёного амулета на его груди так усилилось, что отвести взгляд стало невозможно: он полыхал очень настойчиво, подсвечивая лицо Ганглери мертвенной зеленью. Теперь я смогла получше разглядеть амулет: просто осколок матового камня, перемотанный суровой нитью. Краткие вспышки чередовались с долгими и ровными, будто амулет был слишком упрямой свечой на сильном ветру.
В сильных, но узловатых руках мага мелькали какие-то незнакомые мне белые бусы, щёлкали друг о друга в странном ритме, невыносимо созвучном с потрескиванием огня. Пальцы Ганглери перебирали их одну за другой, доходили до крупной алой кисти, пропускали её, начинали снова, и так круг за кругом…
— Что это за штука? — спросила я, подразумевая амулет. Спохватилась, хотела пояснить, но не успела — маг понял и так.
— Ничего особенного. Я сделал его, чтобы иметь возможность наблюдать за состоянием Мастерской и её механизмов, — сказал он, откладывая в сторону бусы и протягивая мне кружку с травяным отваром. — Обычно этого достаточно, чтобы успокоить какого-нибудь не вовремя проснувшегося голема… Если их не слишком много, и я не слишком далеко. Ну, знаешь, как женщина вешает свой фартук рядом с колыбелью ребёнка, чтобы он чувствовал её запах и не плакал… Как ты себя чувствуешь?
С ответом я медлила долго. Найти слова для того, чтобы описать моё состояние, было нелегко. В итоге я ограничилась коротким:
— Не выспалась.
Ганглери усмехнулся в усы и кивнул на плошку с тюрей, которая, оказывается, поджидала меня возле постели. Но мысль о еде вызвала у меня приступ тошноты, и я отрицательно покачала головой.
— Потом, наверное.
Старый маг не стал спорить. Снова взял свои бусы, пристально на них взглянул — точно впервые видел — вздохнул, а потом перебросил мне.
— Держи. Из моих старых запасов. Простая вещица, но может тебе очень пригодиться… и, возможно, в ближайшее время.
— Что это? — я потянулась к бусам и подтащила их к себе. Они оказались легче, чем я сперва подумала из-за их числа. Костяные бусинки были холодны, точно их не держали только что около огня. Потрёпанная алая кисть сохраняла такую яркость, что походила на отцветающую розу.