Всё сооружение оделось сиянием, и по Мастерской заметались огромные тени. Острые иглы из чистого света вонзились в небосвод и пробудили Песнь, мгновенно разрезавшую собой неестественный мрак.
— Белка, ты чего?.. — Святоша дёрнул меня за локоть, и я поняла, что сделала шаг в сторону крепости. — С ума сошла?! Нам пора бежать, мы и так здесь слишком долго! Смотри, этот огонь поднимается… что будет, если он отрежет нам путь?!
Густые облака, подсвеченные страшной зеленью и будто бы хранящие внутри зёрна будущих молний, клубились у самой земли и постепенно поглощали собой фигуры големов. Странно… всегда ли эти статуи так скорбно воздевали руки?..
— Да чего ж ты стоишь, идём! — в голосе напарника проступило, наконец, смятение.
Увлекая меня за собой, Святоша кинулся вниз по склону. Возможно, без меня он бы и вовсе перепрыгивал через валуны вместо того, чтобы их огибать; снег вспыхивал под нашими стопами.
Мы лишь ненамного опережали прилив. Оглянувшись на бегу, я поняла, что часть нашей тропы уже скрыта под туманными волнами. Воздух на границе с ними пах смертью.
Ленты ветра бьют нас в спины, словно подгоняя. Бушующая действительность сбивает дыхание, воздух гудит в ушах, и кажется, будто сквозь ураган прорываются чьи-то голоса, кажущиеся знакомыми.
Я борюсь с желанием оглянуться.
Летим вверх по разбитой дороге, и по правую руку от нас виднеются следы лагеря магов. Стало быть, де Разор предполагал, что события могут пойти по худшему из путей, если приказал своим людям уйти…
Не останавливайся, Эльн.
Колонны высятся впереди, упираясь в бескрайний мрак, и зелёный огонь резвится на их узорчатой поверхности. Небо будто опускается, подобно могильной плите… Успеем ли мы выбежать за её пределы?
Святоша оборачивается на бегу, чтобы убедиться, что я всё ещё здесь. Он надеется, что у нас ещё есть время.
Меня снова настигает удар ветра, я почти поскальзываюсь и чувствую запах грозы, такой странный и чужой среди этого мороза. Когда с севера придут молнии, это будет означать гибель для всего мира и время подсчёта наших грехов для Неба, так говорят в часовнях…
Какая чушь.
Мы приближаемся к колоннам. Запах становится всё сильней, и мне чудится, будто из настигающего нас тумана ко мне тянутся призрачные руки. Выход из Мастерской уже совсем рядом, но что в нём толку, если чёрный бархат протянулся далеко за границу этой долины? Что толку в бегстве, если на наш след встала смертельная заря?
Когда до узорчатых исполинов оставалось всего несколько шагов, дорогу нам заступили два силуэта. Святоша легко прошёл сквозь них, словно и не заметив, но я…
Эти тени смотрели прямо на меня, и аметистовый огонь их глаз будто пригвоздил меня к месту. Очертания их тел и лиц клубились неверной дымкой, но были легко различимы на фоне зелёного безумия колонн; тонкие тёмные руки поднялись к головам, и я увидела, как у самых висков странных гостей вспыхнули вьюнки.
«Луна сохранила нас».
— Эльн! — отчаянный крик Святоши на мгновение покрывает визг и рычание ветра, и я вижу, как он бросается ко мне.
— Уходи, — только и успеваю сказать я, прежде чем меня поглощает искристая волна тумана.
Обе тени кивают мне и поворачиваются спинами, одновременно простирая руки вперёд, а меж колонн вырастает огромная стена из сиреневых лунных лоз. Движение тумана захлёбывается, замедляется; рой искр вокруг меня становится гуще и яростней, но я уже знаю, что за пределы Мастерской эта смерть больше вырваться не в силах.
Тени снова оборачиваются; их волосы плывут в зелени, словно под водой. Тёмные лица, едва подсвеченные мерцанием вьюнков, кажутся мне очень знакомыми, но их черты слишком расплывчаты, чтобы я могла вспомнить имена.
Впрочем, Пасынки Луны — ведь так назвала их Тиви? — этого и не ждут. Снова кивая, они скользят вперёд, в ту сторону, откуда я минуту назад бежала. Я следую за ними и поражаюсь всепоглощающей тишине, которая царит вокруг.
Мы мчимся через холмы вниз, и я понимаю, что все големы исчезли. Мастерская без них кажется болезненно пустой. Тени не тревожат снег, а под моими шагами он взвивается вверх странными спиралями, остающимися медленно таять в воздухе. Хороший знак: я ещё жива.
Чем ниже в долину мы спускаемся, тем более ломким становится пространство. Вот уже каждый мой жест оставляет инеистый след, как это было на самой границе Царства, под властью древнего мороза; здешний холод в тысячу раз младше, но и злости в нём гораздо больше.
Впрочем, если он щадит меня, может, мы зря так его боялись?