— Я не дитё!
— Конечно. Так как?
— Эльн.
— Очень приятно. Меня можешь называть Святошей.
— Как?..
— Святоша. Это единственное имя, которое у меня вообще осталось, так что пользуйся. Все равно скоро уже некого будет так называть. Лет-то тебе сколько?
— Девятнадцать…
— Да ладно?
— Не веришь?
— Ох, я бы тебе больше пятнадцати не дал, только без обид.
Он приложил тряпицу к моему виску, взял мою ослабшую руку и прижал её к лоскуту.
— Держи теперь сама, раз проснулась.
— Святоша… что они со мной сделали, когда я… — меня вдруг затошнило, и я не смогла закончить фразу.
— Ничего. Пока.
— Э… что значит — «пока»?
— Перед тем, как уйти чесать херы в другое место, они решили повесить на тебя кражу, чтоб зря камеру не занимала.
— Но им придётся меня выпустить?.. Я ничего не украла.
— Это ты знаешь. Я — ну, не то, чтобы моё слово здесь что-то значило, хе-хе. У тебя есть друзья в городе?
— Нет… — голова болела, и довольно сильно. Над каждым ответом приходилось думать подолгу.
— Совсем? Ни одного человека, кто давно знал бы тебя и мог подтвердить, что ты не воровка?
— Я первый раз здесь.
— Ты что, одна приехала?
— Да.
Молчание.
— Хм. Мне что-то не верится. Ты шла через горы зимой и одна?
— Да.
Кашель.
— Ладно, это неважно. Могу сказать вот что: если ты не привираешь из хвастовства, то твои дела плохи. Очень плохи.
— Почему это?
— Подумай сама. Никто тебя не знает. Никто до этого тебя в глаза не видел. И вот выходят бравые стражи и защитники, которые торчат здесь, как грибы, уже много лет, предъявляют суду тебя… и… ну, предположим, кошель, который ты у них украла. Ты говоришь, что ты этого не делала. Но они-то в один голос кричат, что ты это сделала, и их поддерживает вся казарма! И в конце концов ты сама поверишь, что украла этот грязный кошель, только почему-то об этом забыла.
Ох. Дерьмо.
— И что со мной будет?
— А это уже зависит от того, какая шлея попадёт им под хвост. Если в кошельке будет от пяти до двадцати эффи — пять лет каторги. От двадцати до пятидесяти — десять. Больше — и это было бы лучше всего для тебя — будет означать, что твою шейку обмотают верёвкой и выдернут опору из-под твоих ног. Я думаю так: эти боровы мыслят очень просто. Они не понимают, что для тебя гораздо лучше умереть сейчас, зависнув между небом и землёй, чем либо свалиться под тяжестью камней, которые тебя заставят таскать в каменоломнях.
От насмешливых и горьких слов Святоши мне стало жутко.
— Иногда глупость заменяет милосердие. В кошельке будет больше пятидесяти эффи, дитё. Никогда не кради такие увесистые вещи.
Я резко поднялась. У меня закружилась голова, пол покачнулся, но не исчез. Продолжая прижимать тряпицу к голове, я схватилась другой рукой за стену.
— Нужно что-то делать. Я не собираюсь умирать только потому, что какому-то козлу стыдно ходить с чёрной мордой!
— Хорошая девочка, — одобрил Святоша. — И что же?
Я провела окоченевшими пальцами по ржавым и тусклым прутьям. Достать до висячего замка на двери проще простого, просвет достаточно велик…
— А ты что? Собираешься ждать, пока тебя осудят? — спросила я, ощупывая замок.
— Я-то? — удивился Святоша моему интересу. — Не знаю. У меня ещё время есть.
— Как это? — я обернулась к нему.
Он улыбался краем рта.
— Ради одного заключённого, даже такого опасного, как я — ты уже наслушалась, наверное — не станут ставить виселицу, это слишком дорого. Сначала подберут мне компанию. Тебя, например, да ещё парочку сбившихся с пути. Ну, или забудут меня кормить, и рано или поздно я сам тут загнусь потихоньку.
— А ты не думал сбежать ещё раз? — поинтересовалась я.
— И куда я денусь? — Святоша пожал плечами.
В его спокойном ожидании казни мне почудился какой-то отчуждённый интерес. Казалось, что его уже сложно чем-либо удивить, ему скучно и откровенно на все плевать.
Камера постепенно перестала раскачиваться вокруг меня. Голова болела сильно, но времени отлёживаться и зализывать раны не оставалось, да и место не располагало к отдыху.
Я огляделась. Голые и пустые стены ничем не могли мне помочь, пол тоже, хоть на нём и лежало несколько соломенных тюфяков. Я вывернула наизнанку карманы штанов — ничего, кроме нескольких медных монеток. Святоша молча наблюдал за мной, сидя на полу, скрестив ноги и прислонившись спиной к стене.
— Ты правда думаешь, что сможешь открыть замок? — спросил он, когда я, явно напоминая хорька, принялась обыскивать тюфяки.