А дальше был почти обморок, и моя память служила мне плохо. Помню только, что в сено я влезла не сама. Помню, что бездыханное тело, ещё несколько минут назад бывшее живым человеком, Святоша тоже куда-то отволок, бормоча ругательства. Меня же он спрятал на самом дне телеги, и уже сквозь муторную полудрёму я чувствовала, как она трясётся во время езды.
Рассудок вернулся ко мне только тогда, когда картина звуков вокруг меня окончательно перестала напоминать злополучную площадь. Содержимое моего несчастного черепа, похоже, совсем размякло — разве что не булькало. Булькало, однако, в горле. Я не сразу поняла, почему — но, когда потихоньку пробудились чувства, осознала, что меня тошнит, и тряская тележка этому очень способствует.
Сдерживаясь изо всех сил, я осторожно высунула нос из-под мёрзлого сена. Мимо мерно проплывали укрытые снегом виды на Сандермау. Тележка хрустела колёсами по снегу на горной тропе под Спящим Быком — цельным куском гранита неимоверных размеров. Над ней уже начинались пики Итерскау — непроходимые твердыни, «Ветрила Мира», как их называли старожилы. Они граничили с древними землями эльфов.
Тошнота стала совсем нестерпимой. Рот открывать не хотелось, поэтому я переползла туда, где сидел правивший телегой Святоша, и потянула его за полу дублёнки. Он обернулся:
— Очухалась?
Я зажала рот рукой и, кажется, икнула. Святоша все понял, потянул вожжи с характерным крестьянским «Тпрууууу!», и телега остановилась. Он проворно соскочил с неё, подошёл ко мне.
— Ну, ну. Давай-ка, вылезай. Чуть-чуть потерпи. Вот так.
Оказавшись на земле, я больше не смогла сдерживаться. Святоша меня немедленно отпустил, и я схватилась за обод колеса, чтобы не упасть. На какое-то время возникло ощущение, что меня выворачивает наизнанку. Мне было отчаянно стыдно перед Святошей, но я ничего не могла с собой поделать. Когда рвота прекратилась, я выпрямилась, хоть и с некоторым трудом.
— Извини, пожалуйста, — утробно-гнусавым голосом сказала я. — Ужас что такое.
— Бывает, — отозвался мой спутник. — Повернись-ка.
Я покорилась, и он натёр мне щеки снегом. Это помогло: бодрость ко мне отчасти вернулась, если только вообще возможно быть бодрой после такой бурной ночи. Я огляделась и поняла, что мы теперь находимся на ближнем перекрёстке трёх дорог. Одна на Арос — городок, который мы только что покинули, вторая — торговый тракт, ведущий вниз, в предгорья, а третья — полузаброшенная тропа, уходящая в Итерскау, к каким-то старым святыням.
— Н-да, — сказал Святоша задумчиво. — В тот раз я здорово ошибся, когда убегал.
— Как это? — поинтересовалась я, принимая предложенную им флягу.
— Я ушёл наверх.
Во фляге оказалось что-то очень горькое и жгучее. Я хлебнула, поперхнулась и выдавила:
— Зачем? Там же, кажется, ничего нет?
— Не знаю. Я тогда пеший был, брёл полночи только досюда… По ночному-то холодку каково, а? Да и как пешком далеко уйти? Я, наверное, потому самый трудный путь выбрал, что думал — они за мной туда не пойдут… Мне следовало верить в них больше. Ладно, миледи, теперь объясняй.
— Что? — не поняла я. — И с чего это вдруг я стала «миледи»?
— Что ты сделала с тем стражником? Готов руку дать на отсечение, что это какая-то магия. И если я не стал задавать вопросов, когда ты отомкнула камеру соломкой — ну, мало ли, всякие мастера бывают — то выжженные глаза уже как-то… чересчур.
— Магия, — признала я.
— Тогда как ты вообще угодила в эту историю? Ты что, не могла глаза им отвести… Или… Ну, не знаю… Улететь?
Неожиданно для самой себя, я засмеялась.
— Нет… Тут всё… не так легко объяснить.
— Ладно, миледи, не трудись пока. Тошнит ещё?
— Уже нет.
— Тогда забирайся обратно в сено. Не будем терять времени.
…Придорожный кабак «Летай — не падай» не отличался чистотой и радушным хозяевами, но, по крайней мере, был немноголюден. Мы успели сильно проголодаться, а путь предстоял долгий. Следовало уходить ниже, в леса. Святоша сказал, что знает какое-то место, где можно будет отсидеться. Я, правда, не совсем поняла, о чем он говорил — то ли о лагере контрабандистов, то ли о разбойничьей деревушке… В общем-то, мне было все равно.
Когда мы добрались до кабака, я с огромным облегчением слезла с телеги и чудом доползла до ближайшей скамьи. Рисуя картину окружающего мира исключительно по звукам — безболезненно я могла рассматривать только свои ноги — я поняла, что Святоша принёс две кружки и поставил их на стол.
— На, выпей, — сказал он, подвигая ко мне одну из них.
— Что это? — спросила я, обхватывая сосуд пальцами.