— Ром.
— Ром? Зачем?
— Тебя взбодрить. И согреть заодно. Пей, хуже точно не будет.
Я повиновалась. Острое, терпкое тепло хлынуло по моим жилам, разогнало кровь и молоточками застучало в ушах, прогоняя тупую и нудную боль. Мир на несколько мгновений стал мутным и отстранённым.
— Но больше не дам, — меня пихнули локтем. — Долго отдыхать, я думаю, не придётся.
— Почему они ещё не гонятся за нами? — выдавила я слабым голосом.
Святоша ответил не сразу; некоторое время я слышала только громкие глотки. Осушив кружку, он поставил её на стол и сказал:
— Потому что устроено у них там все по-свински. Я ещё когда служил, заметил. У них никогда не бывает запасного плана на тот случай, если что-то пойдёт не так. Вот так и сегодня: они были уверены, что мы не выйдем из камеры, но мы вышли. Бес с ним, вышли и вышли — на то и стража, чтобы поймать нас, пока мы в городе. Они знали, что мы не выйдем из города, но мы опять спутали им карты, покинув его. Тут уже им придётся серьёзно напрягать то, чем они там думают. Задним умом они, конечно, крепки — ничего не скажешь, но…
— Может быть, они вообще про нас забудут? — с надеждой предположила я.
— Про тебя — вполне возможно. Даже наверняка. Про меня — ни за что. У его светлости Гьяльхельма Аросского ко мне личные счёты, сама ведь знаешь.
Я широко зевнула, сама удивившись силе зевка.
— Так что, — продолжал Святоша, вновь наполняя свою кружку, — если нас начнут догонять, я тебя просто засуну в ближайшие кусты.
— Но… — вскинулась я.
— И свяжу перед тем, если надо, — твёрдо оборвал мой порыв бывший узник Аросской тюрьмы. — Даже на кляп не поскуплюсь. Ясно?
— И что, ты им так просто сдашься?
— Нет. Живым, во всяком случае.
— Что-то ничего не понимаю, — я начала злиться. — Что ты хочешь этим сказать?
Святоша пожал плечами.
— Ну, я же все-таки убил этого парня. Меня по закону должны были казнить уже давно. Я не буду сильно страдать, если судьба отнимет у меня свою неожиданную милость. Не особенно она мне и нужна.
— Ты бредишь, — сказала я неуверенно. — Ты же не виноват. Он ведь совратил твою невесту…
Ответом мне было раздельное и язвительное «ха-ха-ха».
— И что с того-то? Если смог совратить, значит, не судьба нам с ней было счастливыми быть.
— Разве он её не против воли взял?
— Письма-то мне она точно не против воли писала.
— Письма?
Мне показалось, Святоша опять издал что-то вроде смешка. Прозвучало это ещё грустнее.
— Прости, забудь… Не так боги судили… На пути к счастью моему не держи меня…
Голос его сорвался, и он размашисто приложился к кружке. Какое-то время слышались только глотки.
— А ты уверен, что она их писала? — спросила я недоверчиво. — Хочешь сказать, крестьянка читать умела?
— Кто тебе сказал-то, что она крестьянкой была?
— А что, нет?
— Нет. Дочка купеческая. Её отец с матерью потом из города уехали. Она у них единственная была, вот и учили всему. Я-то сам давно навострился буквы разбирать… у меня, знаешь ли, отца богатого не случилось, так что — либо учиться хоть чему-то, либо в вышибалы трактирные…
Он говорил так спокойно, что мне почему-то стало страшно.
— Я там всё бился, чтобы меня в Арос перевели. К ней поближе. А тут эти письма, значит. Ну что я сделаю-то? Держать её? А кто я ей, чтоб держать? Потом друг один старый рассказал, чем все обернулось… Опять же, этот знатничек что, её со скалы толкал? Нет. Она сама так решила. Родителей жалко, разве что. Вот у них было право обвинять кого-то, но они этого делать не стали. А значит, и я не должен.
— Зачем же ты тогда?..
— Не удержался. Как ветер смеётся, знаешь? Вот и надо мной посмеялся: дня не прошло, как я о её смерти узнал, и тут на моё прошение о переводе ответ пришёл. Утвердили… Я-то, конечно, на попятную, просил меня хоть куда, неважно, но… И тут, значит, пили мы. Ну, праздник, понимаешь? А мы-то не стража, чтобы в праздник мостовую пятками чесать… И тут он. Угощает всех… Капитан ведь.
— Ага, и покоя от него никому не было, да?
— Не больше, чем от многих солдат из простых. Куролесил, конечно, знатно, по чину. Ему слово против все сказать боялись из-за дядюшки — не то, что простым. Ты думаешь, иные солдаты до баб меньше охочи? Или кулаки почесать?
— Странный ты, — возмутилась я. — Почему ты так о нем говоришь? Как будто защищаешь!
— Я не странный. У меня просто времени подумать в камере хватило. Сначала, конечно, я себя кругом правым считал. А потом что-то мыслишка мелькнула, что не так все просто. Ну, обозвал он её шлюхой при мне, да. Сволочь он, за это я его и после смерти не простил. Но она-то свой выбор сама сделала, вот в чём вся соль! Не силой брали — сама пошла. Значит, так любила, и в чём тут его вина? А тогда я не думал. Вообще. Просто встал, сказал ему заткнуться. Потом в зубы. Потом нож. Бил — не думал. Одним движением, как рука пошла. От уха до уха… и ушёл. Руки в крови… И так и не думал ни о чем. Кровавый туман перед глазами помню, остальное — не очень… Через стену перелез как-то… и ушёл. В одной рубахе, как был. И с ножом. Как не замёрз насмерть, не знаю. Сколько-то дней плутал… не считал. Потом в снег зарылся, чтоб не окочуриться совсем. Очухался уже тогда, когда бить начали, — Святоша закончил говорить уже почти монотонно и глядя перед собой в пустоту. В его глазах словно потушили свет.