Я прижала Тиви к себе как можно крепче, стараясь унять её страх. О своём собственном я старалась просто не думать. Пустые кровати слишком сильно напоминали о том, что происходило с другими наироу, в которых просыпалась магия.
Но с Тиви этого не случится. Всё будет хорошо. Она ведь не оставит меня тут совсем одну, она просто не может… Дрожь лёгкого тельца в моих руках постепенно стихала. Скоро одеяла прекратили безумную джигу и упали на пол. По ровному сопению Тиви я поняла, что она, наконец, уснула.
Наступит утро, и всё пройдёт. Она выспится, отдохнёт и будет чувствовать себя хорошо. Ведь она же не одна, я не дам её в обиду… Завтра мы снова поборемся с наставниками за ещё один день.
Спокойный сон подруги простёр своё крыло и надо мной. Я уснула, прислушиваясь к её глубокому дыханию, к каждому вдоху и выдоху, которые не пускали к моей постели страшную тишину спальни.
Проснувшись незадолго до рассвета, я поняла, что тишина победила.
…Большой осколок зеркала на бечёвке, всем своим видом показывал, что ему не доставляет никакого удовольствия отражать меня. Впрочем, мне тоже не особенно нравилось в него смотреться, так что мы были квиты.
Не то, чтобы я могла увидеть в нём что-то новое — всё то же блеклое и слишком длинное лицо с резкими чертами и тяжеловатым подбородком. Всё те же чёрные глаза и немигающий взгляд — ещё одна особенность, из-за которой мужики предпочитают обходить меня стороной. Всё те же тонкие, угрюмо сжатые губы — и лучше не улыбаться, потому что один зуб у меня сильно сколот. Болезненная худоба — наследие восьми зим учения: уже на четвёртой каждым из нас можно было топить камины, настолько сильно мы высыхали.
Словом, если и возможны в мире наироу, не взявшие у своей эльфийской половины ничего, то это я. И, бес возьми, Синее Небо не могло бы благословить меня лучше: красавица-полукровка в Семихолмовье стала бы либо чьей-то, либо общей. А меня никто не трогает, потому что друзья завидовать не будут, а зачем иначе женщины нужны? В годы моей голодной уличной жизни именно это уберегло меня от кривой, но такой простой тропинки в бордель.
И волосы надо бы ещё обкорнать, скоро уже начнут мешаться. В глаза уже лезут, будто смолы натекло.
Я погрузила ладони в стоявшую на колченогом столе плошку с водой, умыла лицо. Опоясала висевшую на мне мешком рубаху широким кожаным поясом с ножнами от охотничьего ножа. В таких деревушках, как Семихолмовье, своё положение нужно подчёркивать сразу — иначе легко нарваться на пренебрежительное и зачастую опасное для жизни отношение «соратников» по тяжёлой контрабандистской доле. Народец у нас тут постоянно тасуется — основная масса друг с другом, конечно, знакома хотя бы мельком, но кто-то то и дело пропадает, а кто-то возникает, как гриб после весеннего дождя, поэтому надо быть осторожной. Сквозило прохладой, и я влезла в жилет из оленьей кожи.
Дождь умыл окошко лишь снаружи, а изнутри оно выглядело так же печально, как и зеркало. Я швырнула в него тряпицей, досадливо сплюнула на немногое потерявший от этого пол и открыла дверь ступней, забыв, что та была закрыта на засов. Заменявшая его веточка упала с глухим стуком.
Безопасность превыше всего, чтоб её.
Я порылась в карманах своих штанов из мешковины и выудила оттуда несколько тусклых медяков, убеждаясь, что мне есть чем расплачиваться в том случае, если мне предъявят счёт за порчу имущества.
Ну, и за завтрак заплатить.
Половицы скрипели под моими тяжёлыми сапогами; коридор второго этажа больше напоминал чердак, коим, по сути, и являлся — в нём едва ли смогли бы уместиться двое мужчин в ряд. Я споткнулась о поднявшуюся доску, схватилась за стену. На ней остался отпечаток, а моя ладонь почернела. Вдобавок из окошка потянуло навозом. Ох, мне б сейчас ещё похмелье, чтоб совсем с обстановкой слиться, и ладно будет.
В общем зале постоялого двора было немного посетителей: тут сейчас находились либо те, кого не потчевали завтраком дома, либо те, кого после вчерашних попоек некому было дотащить до избы.
Святоша, однако, был здесь; торчал на нашем с ним обычном месте, невдалеке от входа. Над ним плыл сизый дым, улетая в свежеразбитое кем-то окошко. Он сосредоточенно грыз свою видавшую виды трубку.
Окончательно миновав лестницу, я с удивлением поняла, что он не один, и даже не с женщиной. Против него сидел человек, одетый, как я могла видеть, по-дорожному. Лицо оставалось в тени из-за широкополой шляпы, но мне были хорошо видны длинные белокурые волосы, спускавшиеся на довольно-таки широкие плечи и серый плащ. Перед человеком стояла кружка, но он к ней не прикасался. Они со Святошей о чём-то говорили, но разобрать не получалось.