— Да, — степенно ответил Святоша, который всегда с недосыпу соображал туговато. — Правда, подъем в горы может даться вам непросто.
— Не беспокойтесь за меня, — сказал историк. — Я надеюсь не доставить вам хлопот.
Внешне он теперь мало отличался от нас: Святоше с трудом, но удалось объяснить ему, почему его прелестный дорожный плащ совсем не годится для пешего похода. Теперь мы все трое щеголяли волчьими шубами мехом вовнутрь, обычными для зимнего Семихолмовья. Кто был побогаче — те предпочитали лисьи. От возможного дождя нас защищали плащи.
Лес стоял почти обнажённым, лишь местами сохранив красновато-бурую крону. Хребет Сандермау голубел над лесом. Пики Итерскау кутались в сонную дымку где-то над ними. Мы увидим отроги, когда поднимемся выше.
Странный запах в воздухе… Такое чувство, что скоро пойдёт снег. Я подумала о костре, поёжилась и поправила колчан, полный стрел.
8
Два дня пути прошли без происшествий. А насчёт снега я не ошиблась: холодная пыль посыпалась с неба ещё до первого ночлега. Первая проба пера — через пару дней, от силы неделю, зима так и пойдёт писать серебряными чернилами. Рановато, конечно, на второй-то осенней луне… Но раз уж началось, значит, все.
Только раз, к вечеру, на нас вылез медведь-шатун, но не напал, а недовольно рыкнул, словно жаловался на что-то — и ушёл, ковыляя, обратно в чащу. Бессонница, бессердечная ты сволочь.
Третий вечер застал нас у маленького, затянутого дымкой озерца, которое семихолмовские старожилы ласково звали Отхожим. Здесь обычные охотничьи угодья заканчивались: дальше без нужды никто не заходил. Мы знали, что дойдём до края трясин ещё до следующего полудня. Следующую ночёвку Святоша предполагал устроить в давно пустующей берлоге, которую мы ещё с год тому назад сделали собственным убежищем для пережидания непогоды. Басх старался ничем не выдавать своей усталости и неподготовленности к подобному путешествию, но по нему было видно, как непрост для него путь. Вот и сейчас, стоило Святоше развести костёр, мигом кинувший янтарные отсветы в ещё не замёрзшее озеро, учёный плюхнулся близ него и замер.
Он вообще держался довольно отчуждённо, постоянно занятый во время привалов своими книгами и записями. Относился он к нам с достаточной долей снисходительности, как бы давая почувствовать разделявшую нас разницу в происхождении и образе жизни. Святошу это совершенно не волновало, он вообще предпочитал как можно меньше общаться с нашими заказчиками, а вот меня слегка обижало. Во-первых, я уже давно не прикасалась к книгам, и чего греха таить — мне очень хотелось заглянуть в его увесистые тома. А во-вторых — он мне нравился сам по себе. Очень хотелось узнать, что там, за твёрдостью этого каменного лица…
Однако приходилось покоряться действительности: он — образованный учёный с хорошим достатком, который покинет эти края, как только завершит свои дела. А я — лесная девка, которая со своим сколотым зубом прекрасно вписывается в здешний быт. Смотри, но не трогай, как говорится…
Я улыбнулась своим мыслям и продолжила делить мясо на троих. Над костром Святоша уже поместил котелок, в который я обычно бросала немного трав — сушёной глазницы и смаглолиста. Глазница помогала набраться сил, а смаглолист — не мучиться желудком в пути. Отвар мы варили тогда, когда не охотились и не готовили пойманную добычу, а сегодня день как раз выдался пустой.
Получив свою долю мяса и отвара, Басх раскрыл книгу с выцветшим золотым тиснением на обложке. Света от костра ему хватало. Я мимоходом прочла название: «Аэнсоль Драхт: пересадка генеалогического древа».
— Ой, — вырвалось у меня, и стало почему-то смешно.
— Чего это? — спросил Святоша, который в этот момент пытался высушить свой плащ перед сном.
— Смотри, какая книжка, — прошептала я, кивнув головой в сторону историка.
Святоша насупился, пытаясь прочитать название, и фыркнул:
— Не нашего ума дело. Я и слов-то не знаю таких.
Я ткнула его локтем в бок:
— Не прикидывайся.
— Нет, правда. Ну что такое «Аэнсоль Драхт»?
— Без понятия.
— Ну вот. Поэтому и не лезь, куда не просят, грызун.