— И не говори, — отозвалась я. — Как далеко отсюда до той долины?
— Дня через два по моим расчётам мы должны уже быть на месте, — сказал Басх. — Я и не представлял, какие они… большие. Ветрила Мира…
Если только ветрило может быть каменным… Мной владела странная смесь ужаса и восторга, будто мой дух метался в безумной тишине Аутерскаа, лишившись всякой опоры.
Внезапно небо начало светлеть, сметая, наконец, снежное одеяло. Проглянули из-за вершин звезды… И полыхнула в вышине яркая зелёная лента. Ещё одна, затем ещё и ещё, и вот они танцуют на рвущихся тучах, сияя, ликуя и насмехаясь над нами.
— Это что ещё такое?.. — тихо изумилась я.
— Никогда не видела, что ли? — удивился Святоша. — Это Песня Неба. На Севере в осенние да зимние луны часто бывает, просто из Семихолмовья не видать.
— С ума сойти…
— Серьёзно? Никогда раньше не смотрела?
— Я тоже, — присоединился Басх к моему изумлению. — Много читал про это явление, но никогда не видел.
Святоша усмехнулся.
— Ну, любуйтесь тогда.
Тучи потихоньку расступались, выпуская невероятное сияние из-под своих клочьев. Зелёные ленты рассыпались по небу яркими трепещущими дугами. Для меня весь наш поход оправдался в тот же самый момент — сумасшедшие деньги, обещанные Басхом, здесь казались чем-то ненастоящим, далёким и ненужным.
Песня зазвучала меж скалами так неожиданно, что мы все вздрогнули. Аутерскаа явно считали этот голос важней наших: прихотливое эхо неслось впереди песни, создавая впечатление, что её поёт каждый валун, да что там — каждая снежинка под нашими ногами.
— Вроде бы Околица прошла, — сказал Святоша. — А солдатня все поёт. Не спится же им тут. Ладно, пошли. Стемнело уж совсем, а на открытом ветре тут спать что-то не больно хочется.
Трава, засыпанная колким снегом, снова захрустела под сапогами.
Однако просвет в небе был очень недолог. Настолько недолог, что я уверилась, будто тучи разошлись исключительно по воле магической Песни. Не успели мы одолеть и полпути до скал, как серая пелена вновь сомкнулась над нашими головами, и мы оказались в непроглядном мраке. Святоша зажёг единственный уцелевший фонарь, но он не особенно помогал: снегопад сделался таким густым, что жёлтые лучи выхватывали из мглы лишь бесчисленные рои снежных пчёл.
До настоящего бурана погода не дотягивала, но брести почти вслепую было трудно и, признаться, жутковато. Святоша упрямо держал курс на скалы, где наверняка можно было укрыться от ненастья, а мы с Басхом покорно топали следом, постоянно поскальзываясь. Под ногами снова был подъём, причём довольно крутой, и при мысли о том, что от одного неосторожного движения я могу покатиться вниз, к горлу подступал противный ком.
Мы поднимались зигзагообразной тропой, и справа от меня оглушительно свистел нарастающий ветер. Метель скрыла от нас всё, что осталось внизу, заполнив пространство ревущим белёсым туманом. Совсем стемнело: обычно в это время мы уже грелись у костерка и жевали то, что Небо нам послало, а сегодня приходилось продолжать поход, несмотря на одолевающую усталость.
Долгое движение вдоль склона было единственным в нашем случае способом избежать изнуряющих пощёчин ветра. Вот Святоша, возглавлявший наше не особенно триумфальное шествие, скрылся из виду: впереди был поворот. Следом исчез и Басх, заслоняя рукой лицо.
Тут сквозь ветер прорвался звук, которого в этих горах не должно было быть. Тонкий, высокий женский голос, тянувший одну тревожную ноту. Прервался. Потом повторился — с резким повышением, словно зов водящего в прятках. «Ку-ку, где ты?..» — пронеслось в моей уставшей голове. Я обернулась, вгляделась в темноту. Ничего, естественно, не увидела, отнесла пробежавший по спине холодок за счёт пробравшегося под одежду мороза, развернулась обратно, и мне в лицо ударил особенно сильный порыв ветра. Я глотнула снежинок, закашлялась, и именно этот момент выбрала моя нога для того, чтобы не найти опоры.