Обернувшись, я встретила насмешливо-доброжелательный взгляд Святоши. Он стоял у бревенчатой стены, скрестив руки на груди, и рассматривал меня. Его взгляд остановился на луке.
— Так вот оно что, — в своеобразной манере растягивая слова, сказал Святоша. — Милая вещица. Ясно, почему ты так легко рассталась с целым кошельком, скупердяйка.
Я кивнула и протянула лук ему:
— Хочешь попробовать?
Святоша кивнул и взял лук. Он стрелял с хищной порывистостью, словно стремясь полностью подчинить оружие себе. Выпустив с десяток стрел, он оскалился. Глаза выдавали пробудившуюся жажду охотника. Выглядело жутковато.
— Да, на такую игрушку никаких денег не жалко, — сказал он, возвращая мне лук. — Но я предпочёл бы свой старый.
— А что так? — полюбопытствовала я.
Святоша пожал плечами:
— Не доверяю я таким вещам. Сколько зим он видел? Я не люблю оружие, у которого есть собственное мнение. Где Коуп его взял?
— По дешёвке у какого-то гробокопателя перекупил.
— Как-то так я и думал. Подожди, оно тебе ещё советы начнёт давать, как целиться.
Я продолжила свои упражнения, будучи слегка обескураженной и стараясь ощутить это самое «мнение», о котором сказал Святоша. Не вышло. Лук был покорен, как юная девственница.
— Мне показалось, что ты сегодня будешь занят на всю ночь.
Примостившийся на пустой бочке Святоша отрицательно качнул головой:
— Я теперь на мели. Остались какие-то жалкие медяки, на пиво да на жратву.
На миг застыв со стрелой в руке, я обернулась к нему:
— Вот мрак. Извини. Я верну, обещаю.
— Забудь, — буркнул в ответ напарник, дыша на, видно, начинающие замерзать руки. Из его приоткрытых губ вырвался белесый клуб пара.
— Нет, серьёзно.
— Забудь, я сказал. Мне с тобой ввек не расплатиться, помнишь?
Я с минуту удивлённо моргала, прежде чем поняла, о чем он говорит. Сколько зимы с тех пор минуло — четыре?…
…Огонь в камине угрюмо ворчал, требуя ещё дров. От слюдяных окон, заросших морозными иглами так, что даже неба было не видать, тянуло неприятным холодком. Стул для посетителей будто нарочно сделали из такого твёрдого дерева, что сидение на нём я уже начала воспринимать как пытку.
Сбоку от меня медленно и противно скрежетало перо. В Аросе всех «гостей города» полагалось заносить в особые списки, и занимался этим один из офицеров стражи — нестарый ещё мужчина, носивший зачем-то бледную мочалку вместо обычных усов.
— Имя?
— Эльн, — других имён у меня тогда не водилось. В родном приюте бабушка Мэйв старалась давать нам красивые имена, будто тем самым она могла подарить нам хорошую жизнь. Я ей благодарна. Это имя было приятно хранить у самого сердца, как драгоценный подарок единственного в мире человека, который в меня верил.
И именно поэтому я не любила его называть. Оно было слишком… моим.
— Фамилия?
— Нет.
— А прозвище есть?
Я пожала плечами. Офицер постучал кончиком пера по пергаменту. С пера сорвалась тёмная капля и нагло шлёпнулась рядом с именем, будто подчёркивая мою безродность и незначительность.
— Наироу, значит, — короткий кашель, — отметим.
Я сердито дёрнула себя за прядь.
— Это имеет значение?
— Нет, совершенно. Просто я заметил, что наироу часто живут охотой, — офицер покосился в сторону моего нехитрого снаряжения. Оно состояло из старого лука, почти пустого и весьма потрёпанного колчана и не единожды залатанной сумки. — Цель прибытия?
Чем меньше город, тем спесивей правитель. Эти горные князьки все, как один, считают, что до их жирных глоток кому-то есть дело. Я всегда сочувствовала страже в таких местах: каждому приходится отдуваться за троих, обслуживая трусливые задницы своих господ.
— Холодно. Хотела переждать холода и двинуться дальше на юг. Или вы против?
— Ни в коем разе, — тени на лице офицера заметались в поисках любезной улыбки. Лучше не старайся, парень. С такими-то усами… — Место постоянного проживания?
— Я нигде не живу.
Тени успокоились и расселись по местам в уголках морщин и шрамов.
— Значит, бродяжничаете?
Я невольно хихикнула — то, как это прозвучало, показалось мне забавным.
— Можно и так сказать.
Мочалка под носом офицера как-то поникла. Вообще-то, в горных княжествах Сандермау бродяжничество вроде как не нарушает закон. Но они пытаются подражать Югу Просвещённому, оттого и странников здесь воспринимают недружелюбно. Забывая, между прочим, о том, что на Юге Просвещённом бродягами называют не охотников и ремесленников, а нищих. А я уже долго не жила на милостыню.