Впрочем, на это не стоит надеяться. Мои силы здесь упорядочиваются, да и маги уже бывали в здешних местах — должны знать, с чем тут можно столкнуться. Они точно подготовились.
Так почему мы продвигаемся вперёд без малейших трудностей?..
Изрезанные стены и ясное, почти сапфировое в самой вышине небо смотрели на меня в спокойном молчании. Окружающая тишина, изредка нарушаемая лишь пением ветра, будто протягивала к нам бесплотные руки, предлагая доверять ей. Она будто говорила: «Здесь нет никого, враждебного вам».
Почему же мне так тревожно, что загривок аж зудит?..
Как выяснилось на вечернем привале, ставшем достойным окончанием спокойного безветренного дня, подобные размышления тревожили не только меня. Басх сегодня не стоял на часах, поэтому завалился спать, едва поев — сказалась прошлая ночь, когда его отдых был короток. Первая смена, как обычно, принадлежала мне, но Святоша на боковую не спешил, хоть и выглядел болезненно утомлённым.
Я достаточно давно его знала, чтобы понять: выдыхается. Это состояние тела и духа настигало его неизбежно в каждом дальнем походе, но всегда по разным причинам и в разное время. Сам за собой он этого обычно не замечал, а если и замечал, то не давал усталости сказываться на делах. И, тем не менее, это всегда значило, что нам пора сворачивать к ближайшему очагу с более-менее мягкими постелями и приличным элем.
Но в этот раз как-то уж очень быстро. А на отдых надежды никакой. Ох, беда…
— Ты как? — спросила я, снимая варежки. — Хочешь, отдам пальцегрейки?
— Оставь себе, — Святоша махнул рукой, отвлекаясь от чурочки, из которой что-то стругал. — Все в порядке. Видишь, ничего не отморозил.
— Спать не собираешься?
— Нет.
— Чего это? Ночь впереди долгая, тебе ещё сторожить. Ложился бы, а?
Напарник вскинул косматую голову с расплётшейся косой и посмотрел на меня.
— Опять кругами будешь ходить? Сам знаю, что выгляжу отвратно, но ничего не поделаешь.
Мне ничего не оставалось, кроме как развести руками.
— Ты меня поймал.
— Я уже привык, что ты моим здоровьем не интересуешься, пока я не становлюсь совсем похож на утопца. Ну, извини уж, что не щеголяю дивным румянцем: мне все кажется, что надо мной не небо, а плита.
— Плита?
— Могильная. Или не чуешь, что земля под ногами горит? Слишком тихо… А ведь за такое здравие все начиналось, что страшно представить тот заупокой, которым кончится.
Святоша сказал это таким тоном, что моё сердце ухнуло в пятки.
— Да ладно тебе, может, обойдётся?..
Попытка утешить не удалась: я и так этим искусством владела худо, а тут ещё и слишком мало верила собственным словам.
— Не обойдётся. Ты перед рассветом дрыхнешь, сурок. А я — торчу, как хрен моржовый, на холоде и слушаю, как скалы со мной разговаривают. Ну, или не со мной. Неважно. Бормочут, поют. Смеются.
— Что, прямо-таки каждый раз?
— Право слово! У нас в часовне жрец не так исправно утром дубиной по котелку лупит, как они свои беседы беседуют. И что ты думаешь, оставил ведь вчера книгочея вместо себя сторожить… а он и не слышал ничего.
— То есть?
— То и есть! Нарочно спросил. Думал убедиться. Ну, и убедился… что тыква моя покосилась уже малость. Тишина, говорит, на рассвете, как у девственницы в… спальне.
— Быть того не может. Мы же оба тогда песню слышали.
— А вот так вот — может. Слово даю: если вернёмся отсюда живыми, уйду из Семихолмовья к бесовой матери. Не хочу эти Итерскау даже издалека видеть.
— Ну ты даёшь! Один, что ли, собрался?
— Если хочешь — айда вместе, я ведь не против. Сначала надо хотя бы отсюда уйти.
— Уйдём, куда денемся. Помнишь сказку про Сдобушку? «Я от батюшки ушёл, я от матушки ушел…».
— Нашла, что вспомнить. Эта сказка плохо кончается… для Сдобушки, во всяком случае. Бросить бы это все — да в «Стерве» отоспаться… — Святоша тяжело вздохнул.
— Хочешь, я вместе с тобой до рассвета посторожу? — предложила я. — Узнаем, мерещится тебе или нет.
— Чтобы мы оба завтра с ног валились? Умная какая.
— Это затем, чтобы следующей ночью ты спокойно лёг спать и не морочил себе голову, выдумывая всякие скорби.
— А если ничего нет? Если я и правда… того?
— Ты боишься, что ли?
Святоша усмехнулся:
— Не буду прикидываться валенком, как ты. Боюсь.
— Ну, все, хватит, — решительно сказала я. — Сегодня я не ложусь. Если с утра… Если с утра я ничего не услышу — поспрашиваем у Басха, можно ли что-то с этим сделать. Может, он разбирается. И не делай такое лицо, как будто саван себе шьёшь, ладно?