Сия невеликая повесть не есть руководство или трактат. Это лишь сборник сохранившихся до наших дней обрывков сведений, которые могут быть полезны тем, чьи желания, несмотря на все предостережения, стремятся выше обыденного труда. Мы говорим о том, что нельзя овладеть Высшим знанием, не обуздав свои страсти; однако не может достичь вершины и тот, в чьей груди они не родятся вовсе. Ибо жажда знания — это тоже страсть».
Ох. Я закрыла книгу, не позаботившись запомнить, на какой странице остановилась. Вместо того, чтобы развлечь, чтение лишь вызвало во мне новую волну колкой тревоги и беспокойства. Жестовую Семантику изобрели, чтобы возместить какую-то утрату… Лунные Поля — что это такое?
А не поросли ли они, часом, серебристыми травами, следующими за волей мага?..
И эти слова о свободе… В Тунглид Рэтур ученикам обычно обещали могущество. Богатство. Славу, на худой конец — пусть даже дурную. Но вот этого не обещал никто.
И если вспомнить, как резвился мой разум, освобождённый тошнотворным зельем шамана, как легко он носился среди бесплотных, но могущественных лоз…
Очень может быть, что я знаю, о какой свободе идёт речь.
Небо над моей головой проснулось. Зелёная искра занялась в нем как-то вдруг, неожиданно, наполнив своим сиянием все обозримое пространство. У меня перехватило дыхание: казалось, что танец лент из тончайшего, прозрачного изумрудного света сопровождается пением какой-то далёкой флейты… или так поёт ветер? Не разобрать…
Ожившие горы внимали небесному представлению молча, любуясь красотой Песни безо всяких помех. Это было столь совершенно, что на мои глаза навернулись слезы. Все моё нутро наполнялось чем-то, о чем я вовсе не просила и чего не желала, но Песня не задавала вопросов. Она не спрашивала, хочу ли я присоединить свой жалкий голос к её необъятности, она просто пробирала до краёв все моё существо, ничтожность которого я так остро сейчас ощущала. Какая, к черту, может быть свобода у частицы настолько крохотной и незаметной?
Пой, небо, верни мне ясность мыслей и истинное спокойствие, раз уж свобода мне недоступна. Вот и говорите мне потом, что не видеть ничего дальше собственного носа — это плохо. На самом деле стоит всего лишь на миг отвлечься от своих собственных тревог и чаяний — и оказывается, что по сравнению со звёздным небом ты лишь мелкая сошка, значащая немногим больше, чем прошлогодний снег. Как, собственно, и все твои великие нужды и планы. Тут недолго и устыдиться! А выбора у тебя немного: либо ты возвращаешься в случайно покинутое болотце покорным куликом, либо…
Я вздохнула, снова потянулась за книгой. Раскрыла её. Стройное повествование завершилось вместе со вступлением, дальше страницы были украшены какими-то угловатыми и бессмысленными на первый взгляд рисунками и выкладками, написанными ещё более странно и запутанно, чем то, что мне уже довелось прочесть.
«Речи Фармагнуда Старшего.
Мир творит сам себя на перекрёстке из четырёх Сил… Мы зовём это Великим Рождением, которое длится вечно. Великим Умиранием, которое никогда не завершится. Мир начался со вспышки пламени. Мир начался со снежинки. Мир родился из Вечной Тьмы, которая никогда не будет познана. Мир произошёл из Великого Света, который ничего не освещает. Ищи их следы в отпечатках копыт; на роге у быка; на шипах терновника; в слове мудрости.
Погрузи руку в огонь, желая творить; коснись льда, желая обрести целостность. Смотри во тьму, желая обрести силу; смотри на свет, желая обрести знание. Твори мир, высекая самого себя из камня собственных страхов.
Перебори свои желания, помести себя в розу ветров, чтобы они точили тебя, как скалу, помогая тебе обрести свой истинный вид. Противься же всему, что отвращает тебя от беседы с Творением. Так обретёшь мир, и да произрастёт из твоей души сила, как произрастает злак из земли, очищенной от сора».
Ну! Вот это уже больше похоже на обычные рассуждения наставников. Особенно про тяжкую борьбу с собственными желаниями. Похоже, это все, что им удалось понять в вычурных изречениях этого Фармагнуда. Вся речь выглядит так, словно почтенный старец — во всяком случае, он представлялся мне именно таким — давно и плотно сидел на цветной водичке. И в то же время она оставляет после себя некий странный привкус своей бессмысленностью и — в моем, уже малость искушённом магической литературой понимании — предсказуемостью. С таким же ощущением слушаешь барда в таверне, поющего про извечные сражения Добра и Зла.