Веки Святоши оставались сомкнуты, а на лице проступала странная, страшная расслабленность, словно с каждым слабым, неуловимым выдохом, с каждой каплей крови от него в этом мире оставалось все меньше. В моем горле, точно острая кость, застряла ярость. Где вы, знания? Где вы, персты судьбы и знамения, тогда, когда в вас нуждаются сильнее всего?!
Пытаясь сделать хоть что-то, я приподняла его голову, чтобы он не захлебнулся собственной кровью, положила к себе на колени, нащупала его совсем уже ледяную ладонь и стиснула её, отчаянно желая… чего? Поделиться с ним своей собственной жизнью? Да хоть бы и так! Хоть так! Если бы можно! Если бы знать, как…
Жар в висках, так легко приходивший, чтобы забирать жизни, молчал, и я чувствовала лишь болезненную пустоту там, где желала почувствовать его. А даже если бы он и возник…
Адепты Рагвид не рождаются в полнолуние. Луна не подарила мне целительных сил.
Святоша не ощущал моих пальцев, цепляющихся за его руку, не ощущал моего рукава, которым я пыталась вытереть кровь. А над нами стоял остолбеневший, тяжело ссутулившийся Басх с окаменевшим лицом, на котором было написано полное бессилие. Сумерки стали совсем густыми, и лицо Святоши было в них черно-бурым, и его черты постепенно растворялись в моих собственных слезах.
— Так, а ну-ка… — на моё плечо легла неожиданно тёплая рука. — Дай взглянуть, девочка. О-хо-хо, как нехорошо получилось…
Я подняла голову и тупо уставилась на закутанного в меховой плащ пожилого мужчину, который склонился над Святошей вместе со мной. Его голубые глаза мерцали в темноте, будто звёзды далёкой весны, а изрезанное зимними ветрами лицо выражало неподдельное огорчение.
— Какое отчаянное сопротивление, какая сила… Ну-ка, убери руку, девочка…
Морщинистая, но не казавшаяся слабой ладонь в шерстяной митенке легла на лоб Святоши, и пальцы старца мгновенно оделись тёплым золотистым сиянием. Блики потекли по мраморной коже, возвращая ей — какое счастье! — тепло и цвет. Старец извлёк откуда-то тряпицу, которой принялся вытирать лицо Святоши; я поняла, что кровотечение остановилось.
А вот мои слёзы, напротив, хлынули ещё сильнее, и я поняла вдруг, что реву в голос.
— Ну, не надо, — рука в митенке неожиданно потянулась к моей щеке и погладила. — Всё будет хорошо теперь. Слышишь?
Старец поднялся и выпрямился. Это был человек, не согнутый годами, осанистый и широкоплечий. Поверх его плаща лежала тугая коса, достававшая до груди. На поясе старца висела флейта.
— Да, магия многого не может объяснить, — сказал он задумчиво, — но многое может исправить.
— Кто вы?.. — потрясённо спросил Басх раньше, чем я вообще задалась таким вопросом.
— Потом. Этого юношу нужно немедленно доставить в тепло. Помогите мне сделать это поскорее, а там уже я обещаю вам любые ответы.
Никому не нужно было повторять дважды…
…Как же уютно трепетал огонь. Это было почти то самое, почти тот домашний уют, о котором мне мечталось так недавно. Пещера, куда нас привёл старик, располагалась на самом краю долины точно напротив эльфийской цитадели. А внутри был очаг и душистые травы, мягкие шкуры и похлёбка. Нагромождение каких-то фолиантов в углу. Глиняные таблички. Рисунки на стенах…
Старик, похоже, вёл очень суровый образ жизни. Стульями ему служили два плоских валуна близ очага; земляного пола не было видно под множеством шкур. Мы избавились от обуви прямо около маленькой деревянной лесенки, которая вела внутрь. На какой-то миг я задалась вопросом, не тяжело ли хозяину взбираться и спускаться по ней в таком возрасте, но очень быстро отбросила эту мысль: непохоже, чтобы он не мог позаботиться о собственном здоровье.
Святошу мы уложили рядом с очагом, и старик сам смыл остатки крови с его лица талой водой из самодельной кадки. Затем он поставил на огонь котелок и, пока мы с Басхом опустошали им же вручённые плошки с крепкой тюрей, принялся варить какой-то напиток с очень терпким и острым ароматом. Назвался он Ганглери.
Я чувствовала себя совершенной развалиной, и только беспокойство за Святошу не позволяло мне сдаться на милость сну, хотя напарник теперь выглядел не полумёртвым, а просто мирно спящим. Басха, однако, пережитое будто лишь подстегнуло, а еда окончательно вернула к жизни.
Едва уничтожив тюрю, он напустился на хозяина с вопросами. Я бы на его месте побоялась, конечно: слишком мало гостеприимный Ганглери — такое имя старец назвал нам во время ужина — походил на добрых отшельников из сказок, которые кормят-поят, а потом вручают герою волшебный клубочек. В нем больше было от воителя, чем от мудреца.