— ЖЖЁТСЯ! — орал Эрвен, пытаясь протереть глаза кольчужными навершиями. — ЖЖЁТСЯ, СРАНЬ!
— Так, хватит! — рявкнул офицер.
Пленник по-прежнему лежал на полу лицом вниз, его плечи тяжело поднимались и опускались. Я заметила лужицу крови под его волосами.
— Отведите его в камеру и заприте. И хватит его избивать, а то он не доживёт до плахи, — приказал начальник. — А потом, Эрвен, сходи-ка к Перету, может, он знает, как тебя отмыть. Да не юродствуй ты, не так-то тебе и плохо!
Замаранный стражник отнял руки от лица и зыркнул на меня с такой злобой, что у меня закружилась голова. Белки глаз казались страшно яркими на лоснящемся чёрном лице, и выражение их было достаточно ясным.
Он запоминал моё лицо. А ведь я, может быть, спасла его от чего-то похуже…
Затем оба стража схватили пленника за ткань рубахи и просто поволокли. Когда дверь в каменный мешок захлопнулась за ними, я обернулась к офицеру. Дружелюбие из его глаз испарилось, и я почувствовала себя крайне неуютно.
— Вы внесены в список гостей города, — сказал он, — можете идти. Но я бы на вашем месте долго тут не задерживался.
— А в чем этого парня обвиняют? — вопрос вырвался у меня прежде, чем я успела его осмыслить.
Страж зевнул:
— Что вам за дело? Не поделил что-то с племянником нашего князя, да и зарезал его спьяну, а потом пытался в горы сбежать. Да за седмицу не замёрз, живучая тварь. Ну, ничего, в петле ни одна шея целой не остаётся.
…Трактирчик в городе оказался очень уютным, несмотря на низкую плату за постой. Сквозь хорошо утеплённые стены до меня не могли дотянуться холодные и колючие пальцы суровой северной зимы, а золотой парчи на постели мне и не надо. Первые несколько дней я почти не выходила из своей комнатки, отогреваясь после долгого и трудного пути. Приютивший меня охотник — дядюшка Би — после своей кончины оставил мне достаточно эффи, чтобы не отказывать себе иногда в стакане горячего вина с пряностями, и этого хватало мне если не для счастья, то хотя бы для покоя.
Прошло четыре дня, в течение которых трактир беспрестанно кутался в метели и пургу. И вот наконец-то выдался вечер, когда сквозь иней на стёклах проступили звезды. Я сидела в общем зале и потягивала горьковатый тёплый эль из глиняной кружки. Повсюду трепетали робкие огоньки свечей и светильников.
— Тишина сегодня какая, — благообразный трактирщик Инги был явно настроен поговорить, устав давить зевоту.
— Все сидят по домам, греются, — я пожала плечами и жестом показала, чтобы мне добавили эля.
Хозяин вновь наполнил мою кружку.
— Тихий у вас городок, — заметила я, отпивая. — Наверное, немного у стражи работы.
Инги ухмыльнулся. Видел он зим, наверное, сорок, и годы уже сказывались на нем согбенными плечами и высокими залысинами.
— Теперь, наверное, будет немного.
— А раньше? — полюбопытствовала я.
— Раньше-то? — трактирщик фыркнул. — Раньше этот племянничек княжеский никому житья не давал. Что в офицеры угодил он по праву рождения, а не за заслуги, так ещё понять можно — так уж принято, и не нам спорить. Удивительно, как его лавиной в горах за все его подвиги не накрыло!
— Что творил-то?..
— То, что пьянствовал он, буянил да народ честный ночь-полночь избивал — опять же, стерпеть можно! Вот подлецом был… да не при вас будет сказано, сударыня.
— Был? — поудивлялась я для виду. — И чего ж он творил-то такого?
Инги, смущаясь и негодуя одновременно, тёр глиняный сосуд относительно чистой тряпкой.
— Да уж сколько девушек-то честных из-за него… того… жизнь себе сломали, — грустно сказал он. — Умел он их словом да делом подманить. А потом сорвёт удовольствие — да и под зад коленом, вы уж простите, сударыня! Вот за это-то его к смерти и приговорили. Жила тут неподалёку девушка, молоденькая совсем. Обручилась с одним солдатиком. О нем-то самом я мало знаю, хотя видел не раз, а судить его не мне…
У меня сжалось сердце. Чутье подсказывало, что судить жениха будут довольно скоро, и суд едва ли будет милосерден.
— Весёлая — ну прямо цветочек весенний! Ну он на неё глаз-то и положил. А они, знатные, умеют своего добиваться. Только девушка как поняла, что обманул он её, что жениха своего предала она, что все от неё отвернутся — да со скалы и бросилась. И разбилась насмерть.
Ох, прелесть-то какая.
— Жених-то у ней нездешний — с юга, говорят. Да и служил где-то неблизко. Только несколько лун тому назад перевели его — под начало этого самого племянника. Добрые люди молчать не стали, уж вестимо. И вроде тихий был, спокойный парень — только иногда глянешь на него, а в глазах словно бесы пляшут…