— Здравствуй, Эльн, — спокойно сказал Мерклес де Разор, легко выдерживая мой взгляд. — А ты неплохо справляешься. Я… я рад это видеть.
Я отчётливо поняла, что самообладание вот-вот меня покинет. То, что следовало закончить ещё тогда, в лазарете Арэль Фир, будет сделано теперь — без оглядки на цену, которую придётся заплатить за это мне, Ганглери и ни в чём не повинному Святоше, спящему внизу. Этого требовали призраки, моя собственная совесть, и — я видела это с потрясающей ясностью — таково было желание самого архимага. Он произнёс моё имя так, как произносят слово «смерть» те, кто смотрит ей в лицо.
Потому, что именно сейчас и именно здесь вся сила архимага Тунглид Рэтур, все его знания и опыт молчали перед нашей справедливой яростью. Лунные лозы стелились по склону и цеплялись за полы его плаща, ожидая лишь моего кивка.
— Не благодаря вам, — мягкий голос Ганглери казался мучительно лишним, но вот его рука легла на моё плечо, и свет стеблей разом угас, оставив лишь странно тёмный, матовый снег. — Моя ученица уже достаточно расплачивалась за вашу самонадеянность. Оставьте её в покое.
Вечность разинула пасть, чтобы поглотить это мгновение, как и прочие, но оно вдруг сделало ей знак подождать, обернулось и бросило наземь алую ленту, бесповоротно отделившую прошлое от настоящего. Контрабандистка Эльн из Семихолмовья могла бы жить местью. Эльн, ученица Ганглери — та, что видела, как мир танцует под звуки флейты — испытывала лишь брезгливость и желание отвернуться.
Что она, собственно, и сделала.
На лице Кадраэль Магеммы застыло явственное, совершенно не идущее к нему изумление. Она не могла меня знать, и её взгляд, устремлённый на архимага, выражал немой вопрос. Было заметно, что молчание дорого ей обходится.
Во всяком случае, не дешевле, чем Мерклесу де Разору сейчас стоит это выражение скучающего безразличия.
— Ну, а вы, господин Дэ-Рэйн? — спросил архимаг. — Неужели вами всё ещё владеет обида? Мы здесь, чтобы вместе с вами войти в Царство Первых Лучей — совершить деяние, которое останется в истории…
— Уходите, — Ганглери не дал де Разору закончить, а Басха заткнул одним коротким взглядом. — Покиньте Мастерскую, детки, вам здесь не место.
— А вы, простите, кто? — спросила Кадраэль Магемма с неожиданно капризными нотками в голосе. — По какому праву вы нам указываете?
— По праву старшинства и опыта, моя дорогая. Я, знаете ли, посвятил изучению Хардаа-Элинне не один год.
— А Тунглид Рэтур — не одно поколение! Что нового нам может рассказать отшельник?
— Много чего, если этому отшельнику две с половиной тысячи лет, — старый маг с добродушным видом развёл руками. — У вас столько поколений не наберётся.
Несмотря на то, как дико прозвучали его слова, никому не пришло в голову в них сомневаться. Смех у де Разора получился настолько фальшивым, что резанул мне слух:
— Да вы с ума сошли!
— Очень может быть, — легко согласился старый маг. — За такой срок многое может произойти. Я бы на вас в этом возрасте посмотрел.
— О, Небо, какая чушь, — де Разор болезненно скривился. — Что ж, я вижу, что нам здесь делать нечего.
Кадраэль Магемма, чьи глаза округлились совершенно неподобающим её чину образом, подала эскорту знак разворачиваться. Процессия собралась в обратный путь. Когда они уже двинулись вниз по склону, архимаг внезапно остановил своего айтвараса.
— Вы слышали об Аэнсоль Драхт, господин Дэ-Рэйн?
Лицо Басха мгновенно утратило всякое выражение. Мерклес де Разор истолковал это как утвердительный ответ, а я вспомнила книгу с таким названием, которую видела в один из первых вечеров нашего похода. Интересно, не осталась ли она на месте той прискорбной стоянки, окончившейся побегом?..
— Так вот, — продолжил архимаг, — мы можем подарить вам родство, которому даже чистокровные эльфы позавидуют. Однажды мы это уже проделывали. Заманчиво, а? Ждём вашего ответа завтра поутру. Наш лагерь прекрасно виден отсюда, так что вы не заблудитесь.
На лице у Ганглери была написана глубокая грусть.
Когда мы вернулись в пещеру, маг выглядел ссутулившимся и постаревшим ещё сильней, а Басх — так, словно на него упала скала и вышибла остатки разума.
Я страшно завидовала Святоше. Мне бы тоже сейчас хотелось проспать все на свете. Он так сладко дрых, что я окончательно поверила в магическую природу его сна. Ганглери явно хотел избавить себя хотя бы от этой головной боли. В уютном жилище повисло свинцовое молчание, которое никого не радовало. В пещере теснилось столько мыслей одновременно, что думать стало невозможно.